Глубокомысленное заключеніе послѣдней фразы имѣло своимъ послѣдствіемъ то, что въ слѣдующую же ночь мнѣ пришлось съ крайней поспѣшностью выскочить изъ постели и скрываться за кухонной дверью, въ то время, какъ «возмущенные и оскорбленные обыватели» сначала ругательски ругали меня на улицѣ, а затѣмъ, ворвавшись въ домъ, разломали въ дребезги мою мебель и оконныя рамы, и, уходя, захватили съ собой столько разныхъ моихъ вещей, сколько могли унести. И, тѣмъ не менѣе, положа руку на Евангеліе, я смѣю увѣрить, что никогда не клеветалъ на дѣда г. Блэнка и, даже больше, никогда до того дня ничего о немъ не слышалъ и ничего не говорилъ (кстати, долженъ замѣтить, что газета, помѣстившая вышеприведенную статью, титуловала меня съ этого времени не иначе какъ: «Твэнъ, поругатель мертвыхъ»).
Слѣдующая газетная статья, обратившая на себя мое вниманіе, была такого содержанія:
«Миленькій кандидатъ». Мистеръ Маркъ Твэнъ, который на вчерашнемъ митингѣ «независимыхъ» долженъ былъ произнести обличительную рѣчь, не явился къ назначенному времени. Телеграмма его врача объясняла, что черезъ него переѣхалъ какой-то экипажъ и причинилъ ему переломъ ноги въ двухъ мѣстахъ. Паціентъ ужасно страдаетъ и т. д. и т. д. цѣлая масса подобной же брехни. А «независимые» старались всѣми силами признать этотъ жалкій пуфъ за чистую правду, какъ будто бы не могли догадаться о дѣйствительной причинѣ неявки этого отверженнаго существа, которое они называютъ своимъ представителемъ. Между тѣмъ, вчера вечеромъ видѣли, какъ нѣкій извъстный субъектъ, въ состояніи скотскаго опьяненія, карабкался въ домѣ мистера Твэна. Нравственная обязанность вынуждаетъ г. г. независимыхъ доказать, что этотъ оскотинившійся субъектъ не былъ самъ Маркъ Твэнъ. Наконецъ-то! Теперь мы имѣемъ случай, отъ котораго нельзя увернуться. Громовой гласъ народа вопрошаетъ: «Кто былъ этотъ скотъ?»
На первый взглядъ казалось невѣроятнымъ, совершенно невѣроятнымъ, чтобы мое имя могло стоять въ связи съ такимъ мерзкимъ подозрѣніемъ. Въ теченіе трехъ долгихъ лѣтъ я не прикасался ни къ вину, ни къ пиву, ни къ какому бы то ни было изъ крѣпкихъ напитковъ. (Для доказательства силы привычки я могу удостовѣрить, что остался совершенно равнодушнымъ, когда слѣдующій No этой газеты окрестилъ меня «Delirium-tremens-Твэнъ», — хотя и зналъ, что газета съ почтеннымъ постоянствомъ будетъ называть меня такъ до моей гробовой доски).
Въ это же время большую часть моего почтоваго ящика начали заполнять анонимныя письма. Обыкновенно они были слѣдующаго содержанія:
