Чего ей бояться?.. Разве он сам не такая же старая облезлая крыса?.. Разве он не так же одинок в своём логовище как и она у себя в подвале? Разве не так как и она выходит он только в сумерки дышать воздухом, любоваться на Божий мир?.. Крыса подобралась ближе, совсем доверчиво… Разве ей не такие же враги счастливые люди как и ему? Разве не с таким же отвращением относятся они к старому Ироду как и к ней?..
Откуда-то позади донёсся бой колокольных часов… Крыса очнулась, метнула в сторону и сбежала куда-то с дороги… Большая крыса, сидевшая на камне, тоже приподнялась…
«Пора домой, — думает Ирод. — Пора!..» — и опять его длинная фигура крадётся и колышется по безлюдным улицам… Крадётся и колышется, то вырастая в сумраке в какие-то гигантские размеры, то сокращаясь и вовсе пропадая в нём. И, следя за ним сзади, вы действительно убеждаетесь, что это старая, облезлая крыса, что ему тяжело, крайне тяжело носить лёгкую другим ношу жизни, что в его прошлом было какое-то великое горе, осилившее его и не осиленное им, — горе, которое низвело этот образ и подобие Божие до настоящего его положения. Горе это точит его, заставляет опускаться всё ниже и ниже, мутит и без того потрясённый мозг, всю его жизнь окружает призраками и видениями, в зловещем тумане которых не может разобраться его бедный ум…
Ирод, всё так же шмыгая в стороны, идёт к себе домой…
Вон какое-то большое окно на пути у него. Свет оттуда широкой полосой ложится на камни, на грязный снег улицы, захватывая даже чёрные рельсы проложенной здесь конки… Старик рассеянно заглянул в окно и вдруг остановился как вкопанный… За сквозными гардинами — небольшая комната вся перед ним. Ему кажется, что он уже в ней, что его не отделяют от неё холодные стёкла двойных рам… Верно гостиная — вся она залита светом… Тепло в ней, хорошо… И ему было бы в ней чудесно — пожалуй, перестали бы даже ныть его простуженные колени… Впрочем, не о коленях теперь — пусть каждая косточка в них переболит, ему не оторваться от этого зрелища… Круглый стол. На диване перед ним две фигуры — мать, молодая, красивая; с нею маленькая белокурая девочка — дочка… Вся на свету она. Ирод видит её до последней черты её оживлённого личика… Мать читает ей вслух. Дочка встала на стул, схватилась пухлой ручонкой за её шею, приникла щекой к щеке да так и впивается глазами то в книгу, то в губы родимой, следит за каждым их движением… Изредка, когда интерес чтения возрастает, она высоко поднимает маленькие бровки, вскидывает восхищённые глаза на мать и гладит её голову другою свободною рукою… Наконец, не выдержала, вся всползла на стол, легла на нём, опёрлась головой на ручки, так что крохотные пальчики совсем пропали в пухлых румяных щёчках, и уставилась в книгу, не пропуская, видимо, ни одного звука… На ближайшем кресле заснул котёнок с клубком ниток в лапках — верно тоже расстаться с ним не может как девочка с книгой…
