Но отец с сыном не послушались. Они ударили ещё раз челом государю.
— Совсем в разор пришли после твоего государева похода! — клянчил старший Бунко.
Великий князь вышел из себя.
— Сказано вам было: не обделены вы! А коли всё ещё не сыты, так вот вам: и первое своё жалованье назад беру!..
И рассерженный Василий действительно велел отписать на себя только что пожалованное поместье.
— Чтоб другим неповадно было! — сказал он при этом.
Бунко с сыном, оскорблённые и обиженные, отъехали к великому князю рязанскому…
Но люди они оба были маленькие, незнатные, и, конечно, их переход не мог представлять никакой особой выгоды для их нового государя…
Правда, обоих пожаловал…
Пожалование, однако, было так ничтожно, что Бунко на этот раз действительно в разор и убыток пришли…
Старик расхворался и вскоре умер. Молодой Бунко перешёл к князю Можайскому. Но и здесь счастье мало ему улыбалось…
Теперь представился случай вернуть утраченное расположение государя московского…
Как-то государь встретит его, Бунко?…
Так размышлял боярский сын, стоя на паперти в ожидании возвращения монаха.
Между тем привратник, миновав длинные ряды монахов, осторожно прошёл в алтарь.
— Отец дьякон! — обратился он шёпотом к одному из дьяконов. Дьякон подошёл к нему.
— Что тебе, отец Порфирий?
— Как бы доложить отцу настоятелю, — торопливо зашептал монах, — вершник тут прискакал… Дело, говорит, важное у него, государево… Времени, грит, нельзя ни минуты упустить!.. Доложи уж, коли так, отец Иоанн! Может, важное что!..
Дьякон воспользовался перерывом и подошёл к настоятелю.
Старый игумен тревожно его выслушал. — Из Москвы с вестями, говорит? Кто он? — Из боярских детей, Бунко по прозвищу… Игумен озабоченно покачал своей седой головой:
— Не знаю уж, как и быть… Дело-то, может, и вправду важное… да как государя-то тревожить? Молится он усердно…
Однако настоятель всё-таки решил доложить.
Великий князь, стоял на правом клиросе, когда игумен подошёл к нему.
При бледном свете восковых свечей лицо Василия казалось ещё болезненнее, ещё бледнее.
Он действительно усердно молился и клал частые земные поклоны.
Когда игумен тихо дотронулся до него рукой, думы Василия были далеко от мирской суеты.
— Прости, государь великий! — тихо произнёс старец. — Грех во время молитвы тревожить… Да дело такое вышло…
Игумен рассказал обо всём великому князю. «Вот оно, началось!» — пронеслась, как молния, мысль в голове Василия.
Сердце его тревожно и мучительно сжалось.
