— Поди, братъ, вонъ на ту гору, гдѣ чернѣютъ за церковью кресты, выкопай яму поглубже, лягъ въ нее и вели себя засыпать. Годика черезъ два мы найдемъ твоей вдовѣ хорошаго молодого жениха, — съ твоимъ состояніемъ ее кто хочешь возьметъ! — и тогда она, ручаюсь, повеселѣетъ!
Когда у Нины родился сынъ, молодая мать возилась съ нимъ, какъ съ игрушкой. Пеленать его, баюкать было для нея большимъ удовольствіемъ и развлеченіемъ. Однажды, вздумавъ позабавить малютку, она вытащила для него изъ сундука свои дѣтскія куклы и… Фидо, войдя въ саклю, засталъ ребенка-жену съ жаромъ и увлеченіемъ играющей въ эти куклы, между тѣмъ какъ некормленный младенецъ посинѣлъ отъ крика въ своей позабытой люлькѣ. Когда Фидо прикрикнулъ на Нину, она не поняла, за что на нее сердятся, и со страхомъ посмотрѣла на мужа своими большими кроткими глазами.
— Недостаетъ только, чтобъ она начала меня бояться… подумалъ Фидо.
Прошло года три. Нина подросла, поумнѣла, отчасти, похорошѣла, выучилась держать себя замужней женщиной, хозяйничать, ходить за дѣтьми. Она дружила съ сосѣдками, любила поболтать, посплетничать о томъ, что Вано любитъ Марико, и Марико — Гиго, и т. д. Иногда, за сплетнями, ей становилось нѣсколько досадно, что она, не въ примѣръ красивѣе Марико, а прожила за старымъ мужемъ, не зная, какъ это любятъ молодые веселые Вано, такъ пріятно бренчащіе на своихъ чунгури [1] и высоко заводящіе свои пронзительныя пѣсни. На Нину многіе исподтишка заглядывались, но для горца-грузина замужняя женщина — святыня; здѣсь не осетинскіе нравы.
Фидо чуялъ пробудившійся въ Нинѣ женскій инстинктъ и страдалъ глухо, но невыносимо. Онъ зналъ, что жена его невинна, но это мало его утѣшало; довольно было мысли, что отнынѣ Нина въ состояніи какимъ-нибудь несчастнымъ случаемъ стать виновной, чтобы довести ревниваго горца до полнаго отчаянія. Если-бъ Фидо узналъ, что кто-нибудь ухаживаетъ за Ниной, онъ убилъ-бы дерзкаго, какъ собаку, если-бъ узналъ, что Нина кого нибудь любитъ… но объ этомъ старикъ и думать не хотѣлъ, а лишь скрипѣлъ зубами, и, вращая страшными глазами, гладилъ дрожащею рукой свой дагестанскій охотничій ножъ. Главнымъ образомъ, Фидо тяготило сознаніе, что самъ онъ лично слишкомъ ничтожный оплотъ противъ опасности: любовь, если захочетъ, однимъ взмахомъ перенесетъ молодую женщину черезъ обязанности къ скучному, мрачному старику и броситъ ее въ объятія какого-нибудь браваго удальца. Онъ сталъ слѣдить за Ниной, какъ прежде слѣдилъ за лисицей въ горахъ. Каждое слово ея съ мужчиной, каждая улыбка вызывали негодованіе Фидо. Начались сцены. Жена не понимала, чего хочетъ отъ нея мужъ, за что привязывается, бранитъ и, наконецъ, однажды даже ударилъ.
