— Не зажигайте огня.
— Вот уж не понимаю, что за радость в темноте сидеть!
Но подчинилась как больному. Самовар тихо шипел и добродушно скалил оранжевые зубы. Он подошел к девушке и спросил ее:
— Хотите быть моей женой?
Та молчала, что-то обдумывая.
— Ну, что ж, — ответила наконец, — вы интересный и серьезный!
Он хотел обнять ее.
— Подождите, чашки разобьете!
Пока она ставила на стол чашки, он быстро приотворил печную заслонку и кинул на горячие угли комочек. Он глядел, как тлели в красном поле соблазны, преступленья, прекрасные, ах, какие прекрасные возможности! А она в это время уже подошла к нему и спросила тихо:
— А вы меня не обманываете?
Слышно было, как за стеною сам с собою рассуждал Иван Данилович:
— Ну, вот, покушали кашки да и на боковую!
Он хотел сказать этим:
— «Господин! Великий Тотемака да простит мне мою дерзость, но время объятий наступило!»
И когда Петр Алексеевич обнял девушку, она не сопротивлялась, а только спрятала голову на его груди.
А за окном, через которое отныне предстояло ему созерцать великий мир, вспыхивали одна за другою весенние, морозные звезды.
1927
