Девушка склонила голову на грудь матери и прислушалась к замедленному и неритмичному биению ее сердца.
Ей казалось, что это биение порой прекращается совершенно. Соловей в это время перелетел на другое дерево, и пение его уже едва достигало слуха умирающей… Потом оно совсем смолкло.
В ту же минуту сердце баронессы перестало биться.
Цецилия вздрогнула от поразившей ее мысли: в смолкшем соловье ей представилась душа матери, готовая устремится к небесам.
Она подняла голову: баронесса была бледна и неподвижна, лицо ее немного обезобразили судороги, глаза оставались полуоткрытыми. Цецилия обняла свою мать и неясное «прости!» вырвалось, как вздох, из груди умиравшей. В то же время Цецилия ощутила едва слышное дыхание. Глаза больной закрылись, зубы стиснулись, легкий трепет пробежал по всему телу. Дрожащая рука баронессы искала руки дочери.
Ветерок, коснувшийся лица Цецилии, был душой баронессы, взлетевшей к небу. Все кончено — баронессы не стало.
Цецилия не испустила ни одного крика. Ни одного рыдания не вырвалось из ее груди — только две крупные слезы скатились по щекам.
Потом она сошла в сад, сорвала лучшую лилию, вернулась к телу умершей и вложила в ее руку цветок.
Бедняжка послала за маркизой, чтобы та пришла помолиться за упокой души усопшей дочери, и пала на колени перед ее постелью.
