И вдруг (я не знаю, откуда взялось это ощущение) скользнуло что–то совсем другое.
— Ты знаешь, я ведь решил оставить эту книгу, — так спокойно, как будто это ничего не значило для него, сказал он. — Не то что решил, но вдруг получилось, понимаешь, что я не могу продолжать её.
— Но ведь ты же был так увлечён, так энергично собирал материал, ездил в Магнитогорск, и, кажется, не раз?
— Да, ездил и собирал. А вот теперь, видишь, дело повернулось так, что я никак не могу кончить.
Он говорил уверенным голосом, в котором по–прежнему скользило стремление подчеркнуть, что ничего особенного не произошло и все обстоит превосходно.
Но за этим спокойствием мне почудилось знакомое отчаяние, связанное с неудавшейся работой, которое не раз испытывал и я.
— Но что же случилось? Откуда вдруг такое решение?
И я стал доказывать ему, что было бы преступлением отказаться от этого романа, для которого он так тщательно собирал материал.
— Да нет, понимаешь, там произошла такая история… Весь этот материал, который мне предложили, оказался ложным, совсем другим, чем я его принимал. В основе моего романа должен был лежать вопрос о прогрессе в промышленности, но во главе движения я поставил не тех людей, которым действительно были дороги интересы нашего народа…
— Ничего не понимаю.
— Ну да, это довольно сложно…
Он замолчал, и хотя это было сказано бодрым голосом уверенного человека, доказывающего себе и другим, что все обстоит благополучно, в нём снова прозвучало отчаяние.
— Постой, но ведь именно теперь–то тебе и нужно по–настоящему приняться за работу. Ведь то, что произошло, должно было не оттолкнуть тебя от романа, а как раз наоборот. Ты должен провести черту под всем, что уже написал, и продолжать роман, в котором всё встанет на своё место. Ты подумай, что это будет за книга. Рядом с неоконченным ложным романом возникнет другой, где всё будет правдой.
Он почти не слушал меня.
— Да, приблизительно то д<е советовал мне Твардовский. И Федин. Нет, ничего не выйдет. Я вообще понял, что литературе нельзя ставить определённую цель. Это держава, у которой свои законы.
Мы заговорили о другом, но я все же не мог успокоиться. Всю жизнь я жалел о напрасной работе, может быть потому, что работа мне всегда давалась с трудом, и я не мог примириться с мыслью, что удачно начатый роман будет медленно остывать где–то среди других начатых и брошенных рукописей.
— Может быть, ты все–таки попробовал бы пойти за своими героями — такими, какими ты их теперь узнал. Если ты не уверен в себе, они сами приведут тебя туда, куда нужно. Если ты будешь продолжать работу, книга начнёт складываться почти независимо от твоей воли, только не бросай её! Ты знаешь, книги — как женщины. Они не любят, когда их бросают.
