— Ее нет дома. А пока ты приедешь, я уже уйду.
— Зачем ты это делаешь, Тарик? Что ты хочешь доказать?
— Доказать? Только то, что он никогда в жизни для меня ничего не значил, так зачем ему продолжать ездить ко мне и думать, что я от его визитов в восторге? Чего ему от меня надо? Вот что я хочу знать. Не знаю его и не хочу знать. — Он умолк, потом добавил: — И на ночь ему незачем оставаться.
Вот оно что. Глория поняла, почему он так вел себя всю неделю.
— Послушай, Тарик, я не хочу тебя заставлять с ним встречаться, но ты и сам мог бы ему сказать…
— Я не могу, мам.
Она вздохнула.
— Ладно, оставайся у Брайана. Я найду, что сказать папе. А завтра? Он же хотел куда-то с тобой пойти?
— Пусть сам идет или… пусть отправляется на съемки „Больших братьев Америки". Им там как раз нужны дублеры.
— Думай, что говоришь, Тарик!
— Извини, мам. Спасибо, что ты меня поняла. Можно тебя попросить?
— О чем?
— Не слишком расслабляйся вечером.
Он повесил трубку прежде, чем Глория успела ответить. Снова это только ее вина. Она-то ведь хотела, чтобы мальчик знал, кто его отец. Но лишь теперь ей стало ясно, что это приносит больше зла, чем добра. Что же она теперь скажет Дэвиду?
Глория помешивала соус для спагетти, когда услышала шум подъезжающей машины. Она отбежала от раковины и кинула вороватый взгляд сквозь жалюзи, чтобы увидеть, как он вылезает из машины. „Он все еще красив", — подумала она. Тарик — вылитый он. Мускулистый, сильный. Глория не хотела, чтобы он ее заметил, и отступила от окна. Звякнул звонок, но прежде чем идти открывать, она сосчитала до трех. Глубоко вздохнув, не спеша открыла дверь.
— Привет, Дэвид.
— Здравствуй, Глория. — Он легонько прижал ее к себе, прошел в комнату и уселся в кресло. — Как дела?
— Прекрасно, — кивнула она.
— У тебя просто цветущий вид.
Он имел в виду ее толщину, но она тем не менее поблагодарила.
Дэвид был одет в темно-синий костюм и бледно-розовую рубашку; на нем были шелковый галстук и туфли из настоящей змеиной кожи. Сейчас он был чисто выбрит — прежде Глория никогда не видела его без усов — и походил на щеголя с обложки журнала.
— Здесь очень живописные окрестности, — сказал он, положив ногу на ногу. Затем опять сел прямо. Говорил как чужой, впрочем, дело было не в этом. Просто говорил он как белый.
— Спасибо, — сказала Глория.
— Так, — он забарабанил пальцами по подлокотникам кресла, — а где же Тарик?
— Его нет дома.
— Это я вижу. А когда он придет?
— Не знаю.
