Они оба смертельно устали. Им требовалась пища и сон. Обычно после успешных трудов Майкл предпочитал наслаждаться одиночеством.
Но Элизабет стояла так близко, что исходившее от нее тепло, казалось, таило в себе приглашение. От нее пахло мылом, которым она терла руки каждый раз, приближаясь к кровати миссис Брауард. Это был самый обычный запах, Майкл знал его лучше всякого другого. И все же ее кожа придавала мылу особый аромат… вызывая желание сделать глубокий вдох и шагнуть ближе.
— Боюсь, мое общество не доставит вам удовольствия, — произнес он, чувствуя себя до странности неловко. Он вовсе не был уверен, что сможет вернуться к той игривой легкости, что возникла между ними до проклятой благотворительной ярмарки. Майкл умел соблазнять женщин. Но Элизабет на удивление быстро превратилась в его коллегу. Уважение редко соседствует с вожделением.
— Я знаю, вы устали, — сказала она. — Мы можем доехать до Босбри в экипаже. Вам хватит на это сил?
О, его тщеславие нисколько не устало: Майкл скорее умер бы, нежели признался, что не осилит вечернюю прогулку, включающую альпинистское восхождение.
— Конечно, — отозвался он, — Итак, в путь.
Экипаж катился по дороге в сторону деревни. Майкл сидел напротив Элизабет. Она смотрела в окно, фонарь кучера высвечивал сквозь стекло ее точеный профиль. Колеса грохотали по твердой земле, карету слегка потряхивало, и Майкл, удобно раскинувшись на мягких, обитых плюшем подушках, наслаждался тряской.
Он так бы и ехал всю ночь, глядя на Элизабет сквозь приятную ленивую дрему. Пожалуй, ни с одной другой женщиной молчание не доставляло ему такого удовольствия. Миссис Чаддерли как-то раз призналась, что чувствует то же.
— Смотрите! — воскликнула она, когда карета замедлила ход. — Шествие.
Свет за окном кареты внезапно вспыхнул ярче, подчеркнув красоту Элизабет. Теперь можно было различить прелестный локон у нее на виске, выбившийся из прически, и маленькую родинку на правой скуле, похожую на очаровательную мушку, которыми украшали себя красавицы минувшего столетия.
Откашлявшись, Майкл посмотрел, куда указывала его спутница. Вдоль обочины тянулась вереница юношей; они несли горящие факелы, держа их высоко над головой.
— О Боже, — изумился Майкл. — Отдает средневековьем.
Элизабет с улыбкой прижала ладонь к стеклу. В ответ послышались крики, участники процессии замахали факелами, рисуя в воздухе круги. Огненные дуги ослепили Майкла, заставив зажмуриться. В черноте на мгновение перед глазами его мелькнула перевернутая восьмерка — символ бесконечности.
