Вся ее женская гордость, придавленная сапогом мужа, вспыхнула в ней, когда она лежала на кровати, где родила свою двойню, под покровом простыней, под защитой псалмов, оберегающих ее от нечистой силы. Твердо и энергично отвечая «амен» на стихи из молитвы «Шма», которую весело читали мальчишки из хедера по ту сторону простыни, она впервые в жизни сама готовила обрезание новорожденных, давала распоряжения, как ее муж-владыка, с достоинством и уверенностью в своем материнском долге. И об именах для мальчиков она тоже позаботилась сама, пошла против воли мужа и назвала их по своему усмотрению.
Дать имена только в честь своих родственников она побоялась. На это у нее не хватило мужества. Она взяла и разделила имена. Старший получил одно имя со стороны мужа — Симха, а другое с ее стороны, в память о войдиславском раввине — Меер. Младшему она дала два оставшихся имени с обеих сторон — Янкев-Бунем.
Как только дни Пейсаха истекли, реб Авром-Герш вернулся из Ворки и велел показать ему мальчиков.
— Кто из них старший? — спросил он жену, потрясенно глядя на двух плотно запеленатых малышей.
— Тот, что поменьше, — сказала роженица, опустив голову.
— Как его зовут? — спросил отец.
— Симха, — сказала мать, дрожа всем телом.
— Одно имя? — удивился реб Авром-Герш.
— Нет. Второе имя — Меер, по моему деду, войдиславскому раввину, да благословенна будет память о нем, — прошептала она, глядя в пол.
— На, забери его, — гневно сказал реб Авром-Герш.
Служанка Лея-Сора поднесла отцу второго ребенка.
— Янкев-Бунемл, — обратилась она к младенцу, — иди к папе.
Реб Авром-Герш бросил взгляд на второго малыша, который смотрел на него широко раскрытыми, блестящими глазенками, и с его лица сползла маска гнева. То, что второе имя Пшисхинского ребе тоже присутствовало у его сыновей, несколько успокоило его. Но полностью доволен он не был. Его жгла мысль о том, что имя Пшисхинского ребе, ребе его отца, разделено и к нему прицепили имена какого-то войдиславского раввина.
— Вылитый хозяин, — попыталась смягчить его сердце служанка Лея-Сора, — парень-огонь, не сглазить бы.
— Заберите его. — Реб Авром-Герш раздраженно протянул служанке второго малыша.
Он не мог простить такое. Он больше не бросил на детей ни единого взгляда.
Мать со слезами на глазах прижала старшего к одной груди, а младшего к другой.
— На, Меерл, соси, душа моя, — говорила она старшему, которого называла только одним именем — именем своего деда, войдиславского раввина.
