Старший официант в белой куртке увидел, что я в задумчивости приостановился, издали махнул мне рукой и указал на полускрытый кустом цветущего гибискуса столик.
После моря особенно хочется есть. Я быстро разделался с ужином и уже допивал из фужера прекрасное египетское пиво «Stella», как увидел, что официант ведёт к моему столику шествующее гуськом то самое семейство.
На этот раз красавец был в отлично отглаженной белой рубахе, тоже с воротником–стоечкой, и коричневых брюках. Он по–английски спросил у меня разрешения. Они расселись за столиком.
И мне расхотелось уходить в своё бунгало.
— Нравится пиво? — спросил он меня. — В Египте делают только один сорт пива, зато очень хороший.
Он заметил, что я с трудом понимаю английский, спросил: — Испанец? Француз?
— Еврей, — ответил я. — Фром Раша.
Обе женщины, перестав есть, уставились на меня так, будто впервые увидели живого еврея.
— Фром Раша? Из России? — чудесная детская улыбка озарила лицо этого человека. Он чуть пригнулся ко мне и тихо пропел на почти чистом русском языке: «Когда на улице Заречной в домах погаснут фонари, горят мартеновские печи. И день, и ночь горят они…» Я когда‑то учился в Свердловске. Эта песня была гимном нашего курса.
— Вы кто? — в свою очередь спросил я, переходя на родной язык. — Африканец?
— Араб. Живу в Марокко, в Касабланке. Инженер–химик. Это жена, не работает. И наша дочь. Она анестезиолог. Завтра утром возвращаемся домой. Приезжали на машине отдохнуть. Пока здесь опять не началась война.
Он подозвал официанта, попросил принести две бутылки пива, явно дожидаясь, пока я спрошу, о какой войне идёт речь. Но мне показалось опасным поднимать эту тему. — Война между Израилем и всем арабским миром, — сказал он, наливая из открытой официантом бутылки пиво мне и себе. — Подумайте сами, вы еврей, я араб. Вместе пьём пиво. Лично между нами нет крови, нет ненависти. У нас один Бог. Хотя мы, арабы, называем его Аллахом. Нам обоим противен терроризм.
При слове «терроризм» жена, которая явно не понимала по–русски, с тревогой глянула на него так, как сморят на одержимого.
Он же, все быстрее перебирая пальцами чётки, стал убеждать меня в том, что именно такие люди, как мы, могут стать инициаторами конференции; руководители всех стран обязаны будут выслушать представителей террористов. «Почему это с ними нельзя вступать в переговоры? — то и дело вопрошал он. — Разве они не люди? Разве у них нет своей логики?»
Я молча слушал его. Этот человек нравился мне всё больше.
