Пацаны поговаривали, что Валет, подсаженный своим хозяином, проникает через форточку в чужие квартиры…
Однажды воскресным вечером он притащился во двор в прилипшей к спине окровавленной рубахе. Лицо и плечи его тоже были изрезаны стеклом.
Не добредя до входа в свой подвал, он повалился у сарая. Мой мучитель подыхал.
Я кинулся в дом за мамой.
Мама спасла Валета. Вытащила осколки стёкол, обмыла раны, засыпала их стрептоцидом, вызвала «скорую», отправила в больницу.
…Он куда‑то исчез перед самой войной. Чувство потери до сих пор терзает меня.
Если при письме какое‑то слово показалось неточным, не трать времени на сомнения. Сразу ищи другой вариант.
Когда мне приходилось останавливаться на развилке двух дорог, и я не знал, по какой из них пойти, решительно поворачивался к ним спиной, прокладывал свой путь по бездорожью. В литературе этот вариант — царский.
Ты попросила у меня чистый лист бумаги и убежала с ним в свою комнату.
Довольно долго тебя, моей первоклашки, не было слышно. Несколько обеспокоенный, я зашёл к тебе.
Ты сидела с авторучкой за своим письменным столом. Бессмысленно, как мне показалось, усеивала поверхность листа многочисленными синими точками. Рядом лежала раскрытая коробка с фломастерами.
— Папа, пожалуйста, подожди. Не мешай.
Я вышел. Часа через два передо мной возникла протянутая тобой картинка. Бросилась в глаза её необычайность, непохожесть на все твои предыдущие рисунки. Почему‑то вспомнил о ярком творчестве художника Миро. Репродукций его картин ты никогда не видела.
…Из прихотливого соединения цветными фломастерами синих точек словно созвездия в небе возникли жираф, мышка, ёжик, бабочка, птица, лошадка. Угловатые фигурки были отчётливы и одновременно зыбки, как знаки Зодиака. Самое удивительное, картинка представляла собой законченное цветовое целое.
— Доча моя, доча, доча–балабоча, — растроганно сказал я, обнимая тебя и целуя в макушку. — Долго трудилась. И вышло замечательно!
— Как это долго? Нарисовала за одну минуту!
Не заметила пролетевшего времени — верный признак вдохновения.
Как‑то слышал по радио опрос, — "В каком веке вы бы хотели жить?" Отвечающие изгилялись, как могли. Кто хотел бы жить в галантном восемнадцатом веке, кто — в девятнадцатом, чтобы нанести визит Пушкину.
Я же счастлив тем, что большую часть жизни прожил в своём ужасном XX веке, был свидетелем и порой участником грандиозных катаклизмов. Благодарен судьбе за то, что остался жив и даже с тобой и мамой очутился в теперешнем двадцать первом.
