Они что, все это время были здесь, ожидая моего появления?
— Проклятье!
Я был уже у алтаря, и мой человеческий облик исчез, сменившись истинным. Я развернулся спиной к Кейт, издавшей высокий пронзительный крик. Сердце застучало чаще, и его свет окутал всех нас прозрачной ясностью.
Посвященные двинулись вперед. У каждого из них тоже был нож. Их головы были накрыты капюшонами, но из темноты блестели глаза.
— Сердце требует, — пропел один из них глубоким, чистым, как звон колокола, голосом.
— Сердце требует! — хором отозвались остальные.
Кейт снова закричала. Это был одинокий, исполненный отчаяния звук.
Я уперся ногами в пол, впившись в него когтями.
— Не подходите! — завопил я.
Резкая нота вонзилась в их пение. Уродливая клякса на чем-то прекрасном.
Мне не следовало ее сюда привозить. А сейчас было слишком поздно.
Они подходили все ближе. Они не обратили внимания на мое предостережение, и оба сердца в моей каменной оболочке перестали биться.
Все замерло. И я решился. Пусть и слишком поздно, но я это сделал. Я принял решение, и все во мне встало на место.
Я прижал конец обсидианового ножа к груди.
«О мое Сердце! Кейт. Простите!»
Они не причинят ей вреда, если Сердце получит свою долю. Таков был оброк — плата сердцем.
Они были уже совсем близко и готовились броситься на меня. Я знал, что хотя они и облачены в рясы, но по-прежнему остаются горгульями. Я знал их силу и скорость, потому что знал себя. Кейт схватила меня за плечи. Она что-то кричала. Я не слышал ее, потому что у меня в ушах грохотало сердце и Сердце.
И я услышал, как Сердце взывает ко мне.
Я с силой вонзил нож себе в грудь, поразив одновременно и Сердце, и сердце. Это не так уж трудно, если знать, где нажимать. Если хватит решимости. И если вы сможете ударить кого-то из нас, когда мы окружены плотью, а не камнем. Или когда мы не защищены камнем в одном-единственном, но необычайно уязвимом месте.
Сердечный свет потускнел.
И мои сердца… остановились.
Мне показалось, что меня уронили в битое стекло, покатали по нему, потом окунули в кислоту и разорвали на части. В висках стучала боль. Все было не так, как раньше.
«О черт! Я разве не умер?»
Я увидел туманный свет. Серебристый и холодный. Что-то теплое гладило меня по лбу. Это было приятно.
— Мне кажется, он приходит в себя, — прошептала она.
Мои глаза медленно открылись.
— Кейт? — прохрипел я.
За ее спиной была ребристая каменная стена. Это была та же комната, в которой я провел полдня. Но солнце уже не светило. Ее освещал чистейший Сердечный свет, и пульс в стенах стучал ровно и удовлетворенно.
