Великая Стена | страница 3
Однако все произошло у нас на глазах: кочевники проехали прямо здесь, внизу, под нашими ногами, мы еще не забыли ни разноцветных лент на их одеждах, ни топота их коней, не говоря уж о словах «вот и варвары прошли», о последовавшем за ними вздохе моего помощника и его отрешенном взгляде.
Не случись того, что случилось, мы еще могли бы сомневаться или делать вид, что сомневаемся, но теперь места для сомнений не оставалось, и как ни скучны были зимние вечера, приходилось заполнять их чем угодно, только не поисками какой-то иной причины обеспокоенности в государстве, кроме кочевников.
С севера веет тревогой. Вопрос уже не в том, связано ли беспокойство с угрозой извне. Это очевидно. Речь может идти лишь о том, будет ли война.
Прибыли первые каменщики, но большинство еще в пути. Одни утверждают, что их сорок тысяч, другие — много больше. Предстоит, несомненно, самый большой за несколько веков ремонт.
Дикая утка, взлетев, криком своим разбудила бесконечность безмолвия… Эта строка поэта, имени которого не могу вспомнить, пришла мне на память вчера, когда я созерцал пространство к северу от нас.
С некоторых пор именно тишина беспокоит меня больше всего. Я слышал, у кочевников нынче единоличный предводитель, потомок Чингисхана, и из их пыльного и безумного хаоса он пытается создать государство. Пока о нем не известно ничего определенного, кроме того, что он хромой. Таким образом, о его увечье мы узнали раньше, чем о том, как его зовут.
Вот уже несколько дней подряд кочевники появляются и исчезают в тумане, словно стаи галок. Наверняка следят за ремонтом. Я уверен, что Стена, без которой мы не мыслим своей жизни, недоступна их пониманию и, должно быть, приводит их в такое же смятение, как нас — пустынное пространство к северу от нее.
Мне говорят: скачи и гляди в оба, но она тянется без конца, все одно и то же, камень на камне и камень под камнем, камни ряд за рядом, скрепленные известью; я скачу, а они не двинутся с места, все тянутся без конца и края, как тот проклятый снег, что стлался под копытами коней, когда мы преследовали Тохтамыша в Сибири в конце года Собаки, когда наш славный хан Тимур сказал нам: потерпите, ребята, еще немного, а что до снега, так он как капризная шлюха, сначала напускает на себя холодность, но скоро размягчится и растает; да только ведь эта груда камней похуже будет, не оседает, не тает, стоит на пути и, кричи не кричи, не пускает меня; не возьму в толк, почему наш хан не прикажет ударить по этой каменной дуре, сровнять ее с землей, как в Чубукабаде, когда мы захватили в плен султана Баязида Молниеносного и хан прислал нам ярлык: