Лао-цзы встретил почтительное приветствие и слова молодого человека довольно резко: «Избавьтесь от самодовольного вида и множества желаний, от привычки втираться в доверие и необузданной воли. Они вам совершенно ни к чему — это все, что я имею сообщить вам».
Конфуций «сделал благородное лицо», подал в отставку с должности «главного погоняльщика овец и баранов», но не устроил себе харакири, а добился увольнения мудреца.
«Патриот и государственник» подсидел «смущённого налоговика». Всё, что «не к чему» — оказалось «к чему». Бедному Лао-цзы, который всю жизнь провёл в архиве, пришлось выйти из императорского дворца в незнакомый, дикий и пугающий мир. Это было настолько не похоже на прежнее, контраст был столь велик, что он написал:
«Повседневный мир людей ясен и очевиден,
один лишь я живу в мире смутном,
подобном вечерним сумеркам».
Когда простые люди «выходят на большую дорогу» — они становятся бандитами. С мудрецами хуже — они превращают всю дорожную сеть в Путь, в Дао.
Лао-цзы получил выходное пособие в форме старого смирного буйвола удивительной чёрно-зелёной масти и отправился в «куда глаза глядят». Глаза буйвола смотрели на северо-запад, в сторону пустыни Гоби, а «мудрому младенцу» было всё равно. Лишь бы убраться из-под налоговой юрисдикции в конфуцианском исполнении.
«Старый ребёнок» был мудр и прозорлив: несколько последующих столетий показали, что приход в любом из королевств к власти поклонников Конфуция, с их неуёмным стремлением к общенародному благу и гармонии в государстве, всегда сопровождается террором, превосходящим по своей жестокости и масштабности обычные феодальные разборки. Только дикие кочевники сравнимы по разрушительному эффекту с представителями конфуцианцев — «школы образованных людей».
Конфуций выдвинул идеал государственного устройства, в котором при наличии сакрального правителя, реальная власть принадлежит «учёным», совмещающими в себе свойства философов, литераторов и чиновников. Государство отождествлялось с обществом, социальные связи — с межличностными, основа которых усматривалась в семейной структуре. Семья выводилась из отношений между отцом и сыном. Функция отца принималось аналогичной функции Неба. Поэтому сыновняя почтительность была возведена в ранг основы добродетели.
Древние евреи тоже так думали: «Чти отца своего». Но в Торе — это лишь одна из десяти заповедей. Остальные — несколько притормаживают абсолютность маразма, до которого человечество доводит реализацию любой философской посылки. У китайцев тормозов не было.
