Голос ее был мертвенно-спокоен, фиолетовые глаза словно подернулись льдом.
Серена неожиданно повернулась и отомкнула ящик секретера. А когда снова взглянула на генерала, тот увидел в ее руке маленький, отделанный серебром пистолет, так что сомневаться в серьезности ее угрозы не приходилось.
— Где ты взяла это? — прошептал он.
— Это вас не касается, сэр. Ваше дело — знать, что я пущу его в ход, если попробуете проделать со мной то, что проделали в Брюсселе.
Ноздри генерала раздулись, глаза потрясенно расширились.
— Я не понимаю, о чем ты.
Серена подняла пистолет и улыбнулась, когда он отпрянул. На лице промелькнул страх.
— Вы лжете… в отличие от меня, сэр. Я убью вас.
— И будешь болтаться в петле, — почти выплюнул он.
— За это… с радостью. Поверьте мне.
И он поверил.
Какой-то напряженный момент генерал сверлил злобным взглядом падчерицу, после чего выбежал из комнаты, с такой силой захлопнув дверь, что со стены упала картина.
Серена нагнулась, чтобы ее поднять. Повесила на крючок, поправила, медленно, почти автоматически, двигаясь как во сне. На самом деле кошмар был вполне реален.
В прошлом году, в Брюсселе, холодной зимней ночью…
Она все еще чувствовала вкус еды, поданной на стол, вкус вина на языке. Странный горьковатый привкус, удививший ее. Она ничего не сказала, потому что вместе с генералом была в гостях у одного из постоянных клиентов, испанского гранда, с аккуратной бородкой лопаточкой и пронзительными черными глазами, которых он не сводил с Серены. Три дня он флиртовал с ней, и она старалась отвечать как можно любезнее. В конце концов это всего лишь бизнес. Ее улыбка влечет игроков к игорным столам — стало быть, надо чаще улыбаться.
Но в ту ночь взгляды этого испанца вызывали мучительную неловкость. Серена старалась держать тебя в руках. Остальные гости становились все развязнее, по мере того как вино в бутылках убывало. Если они и заметили странный привкус, то ничем не дали этого понять, и Серена решила, что ей, должно быть, показалось. Той ночью она выпила больше обычного, и это помогало не замечать жадного взгляда испанца.
Она смутно помнила, как ее запихнули в экипаж, доставивший обоих в снятый генералом дом, где в тот момент процветало его игорное заведение. И так же смутно помнила, как горничная укладывала ее в постель, игриво упрекая за невоздержанность, хотя такого никогда раньше не бывало. Она не помнила, как заснула. Но помнила пробуждение.
Все было таким омерзительным, таким странным… она словно оказалась в густом тумане, не в силах пошевелиться или отреагировать, но сознавала при этом все. Воспоминание до сих пор наполняло ее липким страхом. Сначала она сознавала только, что кто-то растягивает ее, укладывает, раздвигает ноги, поднимает руки над головой. При этом все было тихо. Но вдруг над ней нависло лицо испанца. Она ощущала сначала запах вина из его рта, а потом и вкус его омерзительных губ. Серена хотела сопротивляться, отвернуть голову, пнуть его ногой. Но была обездвижена, парализована каким-то зельем. Он вошел в нее, и она чувствовала каждое движение, каждый короткий выпад. Наконец он отвалился и встал, а генерал укрыл падчерицу простыней, благочестиво отводя глаза. Прикроватные занавески были задвинуты, и она опять осталась одна, и красная дымка забытья снова завладела ею.
