«Мы, одесские граждане, рабочие и работницы, служащие и интеллигенция, домохозяйки, обращаемся к вам, героическим воинам нашей страны, защищающим Одессу от вражеских извергов, с чувством глубокой признательности и искреннего восхищения вашим мужеством, стойкостью, отвагой… Громите и дальше фашистских разбойников так, как это делаете сейчас!»
Наша эскадрилья «ночников» получила на этот раз короткую передышку. Командир батальона авиационного обслуживания майор Погодин только что возвратился из порта: провожал свою семью. Ко мне он подошел со словами:
— Командир полка приказал предоставить вам машину для отправки семьи. Поспешите, товарищ старший лейтенант, сами знаете, положение тяжелое…
Документы у меня давно подготовлены, ждал только, когда выздоровеет Валентина… Главное — машину дают, остальное уже не так сложно, — думалось мне.
Однако пришлось добрых два часа потратить на беготню из штаба в штаб, пока отпустили в мое распоряжение шофера Николая Трегуба. Лишь в пятом часу вечера подъезжали мы к Вознесенскому переулку, неподалеку от вокзала. Переступаю порог. Коридор сплошь завален корзинами, чемоданами, узлами. Жена кормит сына, сестра ее Мария еще что-то укладывает в чемодан.
— Граждане дорогие! — говорю им с отчаяньем. — Кто же будет тащить все это хозяйство? Да с таким багажом и на пароход не пустят!
Жена умоляюще смотрит на меня:
— Да ведь малыш… И не на один же день едем, — и заливается слезами.
И все-таки половину груза пришлось оставить, отобрали самое необходимое. Присели на дорожку по обычаю. И снова жена в слезы.
— Ну успокойся! Что еще?
— Тяжко дом оставлять, как ты не понимаешь… Может, обойдется? Неужели город сдадут?
— Да и не собираемся сдавать! — с жаром убеждаю.
— Тогда зачем уезжать? — набрасывается она на меня. — Жены Асташкина, Орлова, Пискунова не испугались, ты сам говорил, что они помогают оружейникам набивать патронами ленты. Чем я хуже, я тоже хочу помогать полку!
И я снова долго и терпеливо уговариваю ее, положив руку на плечо. Дескать, все правильно, была бы ты мне боевой помощницей и никуда бы не уезжала, но ведь о Викторе, о сыне нашем нужно подумать!
Валентина покорно соглашается, но снова и снова оттягивает время. Нет отца, ушел в свои мастерские, он остается с предприятием, но нужно же попрощаться… Может, последний раз видимся, — глаза моей Валентины снова наливаются слезами, и это становится нестерпимым.
Наконец, Коля Трегуб решительно произносит:
