— Ну, что шары выкатил? Я тебе сказал: внутренние враги есть студенты-бунтовщики.
— Так точно. Внутренние враги есть скубенты-будочники.
— Не скубенты, а студенты. Не будочники, а бунтовщики.
Малык не мог правильно выговорить слово «бунтовщики». Унтер сердился:
— Дубовая твоя голова! Что должен сделать солдат, когда узнает о бунтовщиках?
— Доложить.
— Кому?
— Отделенному або господину взводному.
— Так. А как ты будешь действовать в случае смуты?
— По тревоге бежать…
— Куда?
— К бун-тов-щи-кам, — с трудом, но на этот раз правильно выговорил Прокофий.
— Дурак! Слушай. Все слушайте. Если возникнет опасность для государства Российского и его величества государя императора и членов его императорского величества семьи, солдат-преображенец обязан немедленно, по команде своего начальства в полном боевом снаряжении выступить на их защиту.
Для унтер-офицеров Малык стал чем-то вроде козла отпущения. Они часто потешались над ним, а порой просто издевались.
Однажды Малыка заставили сунуть голову в холодный камин и кричать в дымоход: «Городовой, служба не везет! Помоги!»
Койка Малыка была рядом с моей. Как-то после команды на сон Прокофий долго лежал, уткнувшись в подушку, а потом повернулся ко мне и шепотом спросил:
— Не спишь? Скажи, почему они надо мной измываются?
Что я мог ему ответить на это? Посоветовал стараться, не давать повода для насмешек. Начал обучать его грамоте.
Унтеры цеплялись не к одному Малыку. Грубое обращение с солдатами, оскорбление их человеческого достоинства было делом обычным. Помню, как кто-то из унтеров вдруг вздумал проверить у нас чистоту портянок. Он скомандовал:
— Садись на пол, снимай сапоги!
У Мельникова портянки оказались в пятнах от мази, проникшей через кожу сапог. Унтер-офицер распорядился:
— Садись на прыжки, бери свои тряпки в зубы и — шагом марш!
Мельников выполнил приказание. «Гусиным» шагом он прошел длинный коридор из конца в конец. Некоторые из наблюдавших эту картину смеялись. Но большинство угрюмо молчали.
Первогодков в полку оскорбительно называли «серыми». Вечерами, когда выдавались свободные минуты, мы часто собирались отдельно от старослужащих и сетовали на свою долю, пели грустные песни.
Три месяца нас усиленно обучали строевым приемам и словесности. В марте устроили смотр-экзамен. После этого определили, кого куда. Меня назначили писарем 2-й роты.
Канцелярия размещалась тут же в казарме, за аркой. Два стола, книжный шкаф, несколько стульев — вот и вся ее обстановка. В мои обязанности входило вести всю переписку, составлять заявки и отчетные ведомости, связанные с обеспечением подразделения провиантом, вещевым и денежным довольствием, выдавать по распоряжению офицеров увольнительные и отпускные удостоверения, писать под диктовку доклады, рапорты.
