— Спрашивать я у нее, конечно, не буду, но замечаю, что она любит заглядывать, когда мои мальчики приходят ко мне. Только кто-нибудь из них придет, она тут как тут. Иногда я сержусь, а потом думаю, ну что это я, ведь у нее никого нет. Во время войны у нее был ребенок, но не от мужа. Тот служил, а когда вернулся, не позволил ей оставить младенца. Всего-то ему тогда несколько месяцев было, еще грудь сосал! А муж пришел вечером, дал ей подписать бумаги, мол, отказываюсь и отдаю на усыновление, и на другой день унес малыша. Сам он умер через год, муж-то, а она так и не узнала, где ее ребенок. Теперь ей пятьдесят, но все не может забыть, говорит, с годами только хуже становится. Потом издали новый закон, по которому усыновленные дети могут узнать, кто их настоящие родители, если им хочется. А родителям никаких прав не дали. Плохо это. Пегги читала мне об этом законе и все плакала, плакала. Она как будто заново все пережила, понимаете, заново пережила свою потерю и теперь все время думает об этом. Еще и возраст, конечно. Я уж ей говорю, вот я пятерых вырастила, и ребята хорошие, слава Богу, а не могут они заменить мне мужа. Ни один ребенок не может заменить мужа. Так я говорю Пегги, когда ей совсем плохо.
— Мало утешительного, если она и мужа тоже потеряла, — пробурчала Малышка. Она написала Пэнси: «Здесь много удивительных стариков», однако они скорее отталкивали ее, чем привлекали. В печальной старухе с заплетающимся языком и тяжелыми ногами ей было трудно разглядеть живого человека. Придя в ужас от этой мысли, Малышка торопливо воскликнула:
— Какая ужасная история! Вы не знаете, кто это был? Девочка или мальчик? У Пегги?
— Нет, не знаю, милая. Она не говорила, а я не спрашивала. Что уж сыпать соль на раны!
У Эйми родился сын. Роды прошли легко, сообщил Дикки, когда Малышка позвонила ему. Эйми «в отличной форме», и «все» не могут нарадоваться на малыша. Дикки сказал, что он «потрясающий парнишка».
Хотя Малышка уже была знакома с таким способом Дикки выражать свои чувства, теперь ей показалось, что его неумеренная эмоциональность, принятая в баре, призвана скрыть неловкость. Очевидно, что «все» — родители Дикки, Джеймс — уже видели новорожденного. Также очевидно, что для Дикки ее визит был бы неприятен: нехорошая, прячущаяся ото всех мачеха была бы как злая фея у колыбельки его сына! Ну что ж, отлично! Если ее не зовут, напрашиваться она не станет! Малышка прислонилась к стене, изо всех сил сдерживая нахлынувшую на нее ярость, похожую на приступ внезапной и тяжелой болезни.
