— Вы разве не читали в газетах, дядя Билл?
— О чем я не читал?
— Про тот несчастный случай. Я повредила лодыжку во время репетиции, когда разучивала новый танец. Врачи говорят, я больше не смогу танцевать. Даже ходить нормально не смогу, всю жизнь буду прихрамывать. И я как подумала об этом… и об Энди… я…
Тут я встал.
— Ну надо же, — говорю. — Ну и дела! Я тебя, конечно, не виню, только больше так не дури. То же мне, выдумала! Слушай, если я отлучусь на полчасика, ты ничего такого не выкинешь? Дай слово.
— Хорошо, дядя Билл. А куда вы идете?
— Да тут недалеко. Я скоро вернусь. Ты пока сиди, отдыхай.
До ресторана на такси меньше чем за десять минут доехал. Энди я нашел в задней комнате.
Он спрашивает:
— В чем дело, Генри?
А я ему:
— Вот, почитайте.
Понимаете, мистер, незадача таких, как Энди, которые всегда все делают по-своему, ломят напролом и больше знать ничего не хотят… их незадача в том, что когда беда настанет, так уж как следует. Я иногда думаю, всем нам в этой жизни рано или поздно приходится туго, только к некоторым беда приходит понемножку, мелкими, так сказать, порциями, а на других наваливается разом — хряп! С Энди так и вышло. Когда я дал ему письмо, чуть было не сказал: «Держись, сынок. Сейчас ты за все получишь».
Я нечасто бываю в театре, но уж когда хожу, предпочитаю такие пьесы — ну, знаете, с перцем. Их обычно ругают в газетах, пишут — в реальной жизни люди так себя не ведут. Можете мне поверить, мистер: еще как ведут. Я видел в спектакле, как один тип читал письмо, которое ему пришлось не по нутру; он прямо задохнулся, глаза выпучил, хочет что-то сказать и не может, и за спинку стула схватился, чтобы не упасть. В газете написали — это, мол, все неправильно, на самом деле он бы себя иначе повел. Верьте мне — газетчики не правы. Все, что делал этот малый, Энди тоже проделал точка в точку, когда прочел письмо.
— Господи! — говорит. — Она… Ее… Вы успели? — говорит.
И на меня смотрит. Вижу, хлебнул сполна, под самое горло подступило.
— Если вас интересует, умерла ли она, — говорю, — так нет, не умерла.
— Слава Богу!
— Пока жива, — говорю.
Тут мы разом на улицу, схватили такси и помчались.
Он у нас всегда был неразговорчивый, Энди-то. Вот и в такси все молчал. Только уже на лестнице одно слово сказал:
— Где?
— Здесь, — говорю.
И дверь ему открыл.
Кэти стояла, смотрела в окно. Когда мы вошли, она обернулась и увидела Энди. Она вроде хотела что-то сказать, но передумала. Энди тоже ничего не сказал. Только смотрел. И она смотрела.
