И вдруг однажды под вечер — у меня как раз был выходной — получаю я письмо. Как прочел, минут десять опомниться не мог.
В моем возрасте люди начинают верить в судьбу. На сей раз судьба совершенно точно вмешалась в игру. Понимаете, не будь в тот день у меня выходного, я бы домой попал только к часу ночи, если не позже, а так вернулся в половине девятого.
Я уже десять лет жил в одном и том же пансионе в Блумсбери, и в тот вечер, как пришел домой, сразу и увидел ее письмецо — оно было подсунуто под дверь.
Я могу вам его пересказать слово в слово. Вот что там говорилось:
«Дорогой дядя Билл!
Не грустите слишком, когда прочтете это письмо. Ничьей вины тут нет, просто я устала и хочу со всем покончить. Вы всегда такой милый, поэтому я вас прошу — помогите мне и сейчас. Я не хочу, чтобы Энди знал правду. Пожалуйста, устройте так, чтобы казалось, будто все случилось нечаянно. Вы ведь сделаете это для меня? Тут ничего трудного нет. Вы получите мое письмо в час ночи, все уже будет кончено. Вы только придите, откройте окно и выпустите газ из квартиры, тогда все подумают, что я умерла своей смертью. Все очень просто. Дверь я оставлю незапертой, чтобы вы могли войти. Моя комната прямо над вашей. Я вчера ее сняла, чтобы быть к вам поближе. Прощайте, дядя Билл. Вы сделаете это для меня, правда? Я не хочу, чтобы Энди узнал, как все было на самом деле.
Кэти».
Вот так вот, мистер. Могу вам сказать, это меня пришибло. А потом я вдруг сообразил, что нужно действовать, и побыстрее. Ну, побежал на верхний этаж.
Она лежала на кровати, глаза закрыты, а газ уже начал скапливаться в комнате.
Когда я вошел, она вскочила, стоит и смотрит на меня. Я закрутил кран и посмотрел прямо на нее.
— Ну что, — говорю.
— Как вы здесь оказались?
— Не важно, как я здесь оказался. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
Она заплакала, совсем как в детстве, если ее кто обидит.
Я говорю:
— Пошли-ка отсюда, воздуху вдохнуть. Не надо так убиваться. Идем, расскажешь мне все по порядку.
Она пошла за мной, и тут я гляжу — она хромает. Я дал ей руку, привел к себе и усадил в кресло.
Опять говорю:
— Ну что?
Она говорит:
— Не сердитесь на меня, дядя Билл.
И смотрит жалобно так. Я к ней подошел, обнял, похлопал по спине.
— Не волнуйся, милая, никто на тебя не сердится. Ты только объясни, ради всего святого, с чего ты вдруг сделала такую глупость.
— Я хотела со всем покончить.
— Да почему?
Она снова давай плакать, как маленький ребенок.
