Я позволил мальчику взять меня на руки и отнести в дом, хотя он чуть не надорвался, бедняжка, — я ведь довольно-таки тяжеленький. Он еле-еле поднялся по лестнице и, шатаясь, плюхнул меня на ковер посреди самой прекрасной комнаты на свете. Ковер был в целый ярд толщиной.
В кресле сидела женщина. Она, как увидела меня, так сразу и завизжала.
— Я говорила мастеру Питеру, что вы будете недовольны, миледи, — сказала нянька — почему-то она меня невзлюбила, — но он обязательно хотел притащить домой эту гадкую дворнягу.
— Мама, это не гадкая дворняга, это мой песик, его зовут Фидо! Джон его переехал, а я взял его к нам. Я его люблю.
Это произвело впечатление. Кажется, маменька Питера начала смягчаться:
— Питер, милый, а что скажет папа? Ты же знаешь, как он строго относится к собакам. У него все собаки — породистые, медалисты, а эта — обычная дворняжка.
— Противная, невоспитанная псина, миледи, — подхватила служанка, хотя ее, между прочим, никто не спрашивал.
Тут в комнату вошел человек. Увидел меня и сказал:
— А это еще что?
— Питер подобрал на улице пса. Хочет взять его себе.
— Я беру его себе! — решительно поправил Питер.
Люблю, когда ребенок точно знает, чего хочет. Питер с каждой минутой нравился мне все больше. Я потянулся к нему и лизнул ему руку.
— Видите — он знает, что он мой пес! Правда, Фидо? Он меня лизнул!
— Ах, Питер, но ведь он такой свирепый!
Увы, это правда — с виду я действительно свиреп. Большое несчастье для мирной, благодушной собаки.
— Опасно держать в доме такого злого пса!
— Он мой, и его зовут Фидо. Я скажу кухарке, пусть даст ему косточку.
Маменька посмотрела на папеньку, а он засмеялся как-то не по-хорошему.
— Дорогая Элен, — сказал папенька, — если мне не изменяет память, за те десять лет, что я знаю Питера, не было случая, чтобы он не получил желаемого. Я не одобряю эту пародию на собаку, однако если Питеру так захотелось, пускай оставит ее себе.
— Очень хорошо, но при первых же признаках злобности его пристрелят. Я его боюсь!
На том они и порешили, и я отправился с Питером получать свою косточку.
После ленча он повел меня на псарню — знакомиться с другими собаками. Пришлось идти, хотя я предчувствовал, что это будет неприятно, и не ошибся. Вам всякая собака скажет: медалисты ужасные воображалы. Они так задирают нос, что даже в конуру с первого раза зайти не могут.
Все так и оказалось, как я ожидал. На псарне были мастиффы, терьеры, пудели, спаниели, бульдоги, овчарки и вообще собаки всех пород, какие только можно вообразить, и все — медалисты, победители сотен выставок, и как они надо мной смеялись, все до единой, чуть со смеху не лопнули… Я никогда еще не чувствовал себя таким жалким и страшно обрадовался, когда все закончилось и Питер наконец повел меня дальше — на конюшню.
