— Я не смеюсь, — тихо сказала Эллен.
— Считаешь, я дурак!
— Нет. Не считаю.
— Я для тебя — ничто. Тебе он по душе.
Эллен передернуло.
— Нет.
— Как так?
— Я изменилась. — Она помолчала. — Наверное, когда выйду, еще больше изменюсь.
— Когда выйдешь?
— Из тюрьмы.
— Ты не сядешь в тюрьму!
— Сяду.
— Я тебя не поведу.
— Поведете. Думаете, я вам позволю из-за меня вляпаться в такие неприятности? Нет уж!
— Брось. Иди домой.
— Не дождетесь.
Он стоял и смотрел на нее, словно озадаченный медведь.
— Не съедят же меня там.
— Тебе остригут волосы.
— А вам нравятся мои волосы?
— Да.
— Ничего, отрастут.
— Хватит тут разговаривать! Иди давай.
— Не уйду. Где участок?
— На той улице.
— Вот и пошли.
Из-за поворота показался синий стеклянный фонарь у входа в полицейский участок. Эллен споткнулась и тут же шагнула вперед, задрав подбородок. Но когда она заговорила, голос чуть-чуть дрожал.
— Почти на месте. Следующая остановка — Баттерси. Пересадка! Слушайте, мистер — я ведь не знаю, как вас зовут.
— Плиммер моя фамилия, мисс. Эдвард Плиммер.
— Я вот подумала… Понимаете, мне ведь там будет очень одиноко… и я подумала… ну, понимаете, было бы приятно, когда я оттуда выйду, если кто-нибудь меня встретит и скажет: «Привет!»
Констебль Плиммер прочно утвердился могучими ногами на тротуаре и весь побагровел.
— Мисс… Я буду вас встречать. Хоть всю ночь ждать буду. Как вам откроют дверь, сразу увидите здоровенного уродского полисмена с громадными ножищами и переломанным носом. А если вы ему тоже скажете: «Привет!» — он будет счастлив, как Панч, и горд, как какой-нибудь герцог. И еще, мисс, — он так стиснул кулаки, что ногти взрезали дубленую кожу, — и еще одно я вам хотел сказать. Вам придется какое-то время пробыть в одиночестве, сможете подумать без помех. Так вы подумайте, я вас очень прошу, — не могли бы вы забыть этого Богом проклятого дохляка, который так подло с вами обошелся, и хоть немножечко привязаться к тому, кто очень хорошо знает, что лучше вас девушки и на свете нет.
Она смотрела мимо него, туда, где над дверями полицейского участка светился грозный синий фонарь.
— Сколько мне дадут? Тридцать дней?
Он кивнул.
— Мне не нужно так долго думать. Слушайте, а как вас вообще-то называют? Ну, близкие как зовут? Эдди или Тед?
