Совесть пустилась наутек. Человечек отказался от борьбы.
— Нет, нет, не больше. Безусловно, не больше одного раза.
— И одного раза не надо было так делать! Мы с тобой еще об этом поговорим. Но факт остается фактом: Эллен — воровка. Я раз десять недосчитывалась наличных. А потом, брошка… За мной, констебль!
Констебль пошел за ней. Лицо его напоминало маску. Он знал, кто ждет за запертой дверью в конце коридора. Но долг приказывал пыжиться, и он пыжился.
Она сидела на кровати, одетая как для выхода на улицу. Сегодня ей полагался свободный вечер, сообщила востроносая хозяйка, прибавив, что вовремя обнаружила пропажу брошки исключительно чудом.
Эллен была бледна и смотрела затравленно.
— Дрянная девчонка, где моя брошь?!
Она молча протянула руку. Брошка лежала на ладони.
— Видите, констебль?
— Я не украла… Я на время взяла, поносить. Я бы ее потом положила обратно.
— Чепуха какая! Взяла поносить! Для чего бы это?
— Для… для красоты…
Хозяйка отрывисто рассмеялась. Констебль Плиммер стоял с деревянным лицом.
— А деньги у меня пропадали? Тоже на время?
— Денег я не брала!
— Что же они, сами собой исчезли? Констебль, ведите ее в участок!
Констебль Плиммер поднял тяжелый взгляд.
— Вы предъявляете обвинение, мэм?
— Господи Боже! Конечно, я предъявляю обвинение. А для чего еще я вас сюда позвала?
— Пройдемте, мисс, — сказал констебль Плиммер.
На улице весело светило солнышко. Был тот час, когда детишки выходят погулять со своими няньками, и в зеленой чащобе парка раздавались веселые голоса. Кошка, потягиваясь на солнцепеке, повела вслед двоим прохожим ленивым и довольным глазом.
Они шли молча. У констебля Плиммера были жесткие взгляды насчет того, как подобает и как не подобает вести себя полицейскому на дежурстве; он всегда двигался отрешенно, словно машина. Иногда это бывало трудно, но он старался. Он шагал вперед, выпятив подбородок, и упорно отводил глаза. А рядом с ним…
По крайней мере она не плакала. Это уже кое-что.
За углом, ослепительно прекрасный в легком фланелевом костюме, украшенный сверху и снизу новой соломенной шляпой и самыми желтыми туфлями в юго-западной части Лондона, завитой и надушенный, словно принц, стоял Альф Брукс. Он чувствовал себя слегка задетым. Понимать же надо, сказал: в три часа — значит, в три. А сейчас четверть четвертого, а она до сих пор не появилась. Альф Брукс нетерпеливо ругнулся, и в голове у него мелькнула мысль, мелькавшая там уже не в первый раз: что на Эллен Браун свет клином не сошелся.
