«Рус, сдавайся!»
Ни слова в ответ. Но и — ни пули. Может быть, раздумывают семеро?
«Рус, сдавайся!»
И тогда встают четверо — троим уж никогда не встать, — обнимаются, целуются и, попрощавшись, расходятся на все четыре стороны света. Идут, подняв руки и сжав кулаки. Сдаются в плен? Не веселитесь, враги, и не радуйтесь. Это не новый русский обычай сдаваться в плен, сжав со злости кулаки, как вам кажется. Не в плен они идут, а навстречу смерти и бессмертию. Но когда вы поймете это, будет поздно. Восемь лимонок — партизанских гранат — взорвутся в руках у четверых, четыре партизанские жизни унесут и ваших не счесть сколько…
Взрыв!.. Второй!.. Третий!.. Остальные сливаются в один общий.
Окончен бой. Но семерым смелым — и мертвым пощады нет. Фашисты и полицаи стаскивают их на поляну близ дуба, заваливают хворостом, обливают бензином и поджигают. Наступает ночь, но и в ночи еще долго тлеет страшный костер…
Утром фашисты приходят к месту казни: ни костра, ни останков казненных. Только черное пятно выжженной травы. Суеверный ужас мог бы охватить палачей, но они не суеверны. Кто-то, несомненно, похоронил казненных. Но кто и где? В Стародубе одни немощные старики и старухи — с них спроса нет. Тогда кто же? Об этом фашистский гарнизон Наташина так никогда и не узнал. А наши узнали сразу, как только вошли в Стародуб. Семерых казненных под покровом грозы и ночи похоронили те самые немощные старики и старухи, которых со всей деревни собрала бабка Алена — уже тогда бабка, — видевшая бой и расправу из подполья своего дома…
Вот и все. Больше ей, бабке Алене, рассказывать не о чем. Разве о том только, что из всей похоронной команды она одна и осталась? Именно об этом ее и просят рассказать: жив ли кто-нибудь из тех, с кем она хоронила семерых неизвестных?
— Одна я от всех отстала, — погрустнев, отвечает бабка Алена. — А остальные все ушли.
Юнармейцы понимают — «умерли», и им тоже становится грустно.
Встреча окончена.
— Смирно! Направо! Левое плечо вперед, шагом марш! Прямо! — Командир Юлька будь здоров знает команды. — Раз, два… Раз, два…
Дружно, в ногу, шагают юнармейцы. Голос бабки Алены долго будет звучать в их сердцах.
Этот голос до сих пор звучит в сердце командира Юльки. Поэтому, услышав его в церкви, командир Юлька сразу догадалась, кому он принадлежит — бабке Алене. Она присмотрелась и, точно, узнала говорящую. Какой-то лысый, в длинном до пят женском платье с позолотой, что-то читал по бумажке, а бабка Алена, кивая ему, «такала», как глухарь на току.
