Еще одна запись. «Октябрь, 2. Фашисты сожгли Марфино. Октябрь, 3. Объявлен приговор поджигателям. Октябрь, 4, 5, 6. Приговор приведен в исполнение».
И еще одна — о самом коменданте Штоке. «Октябрь, 17. Комендант Шток затравил собаками цыганского мальчика. Октябрь, 18. Объявлен приговор коменданту Штоку. Октябрь, 19. Приговор приведен в исполнение».
Дальше мы пока читать не стали. Надо было решить, что делать с тетрадкой. Дед Черняк, который так дорожил ею, мог в любую минуту хватиться своего сокровища. А пожалуй, что и хватился уже. Я рассказал о том, что видел, и Тарас, узнав, позеленел от страха.
— Убьет…
— Скажет тоже, — фыркнул командир Спартак и вдруг как-то странно спросил: — А за что?
Тарас опешил:
— За что? За тетрадь… Эту вот…
— А что в ней такого, чтобы убивать? — спросил Спартак.
Тарас нахмурился, вспомнив обиду.
— А за что тогда бил?
Мы, я и Спартак, молча переглянулись. «Действительно, за что?» — спрашивали наши глаза.
Чирикали, как на пожаре, воробьи. На Десне, пробуя голос после зимнего сна, сипло прогудел катер спасательной службы. Налетел ветерок и, как ученик перед экзаменами, стал лихорадочно листать черную тетрадь…
— Знаете что? — Голос командира Спартака сулит нечто необычайное. — Я, кажется, догадываюсь, кто это «Суд Мазая»…
— Кто? — Синие глаза Тараса, как клещи, впиваются в Спартака. — Ну?
— Черняк… Твой дед…
Улыбка у Тараса — от восторга — от уха до уха: его дед — «Суд Мазая»? Вот это да!
Но я недоверчиво хмурюсь, и Тарасова улыбка переворачивается рожками вниз. Однако Спартак продолжает сиять. Он рад догадке и просто так, без «вещественного доказательства», от нее не откажется. Что ж, придется предъявить ему эти «доказательства». Я достаю из кармана лист бумаги, разворачиваю его и кладу рядом с тетрадью. На листе бумаги рукой Черняги написано: «Посреднику военной игры «Зарница». Прошение. О выделении 2 (двух) кубометров дров консультанту военной игры «Зарница», заслуженному партизану Великой Отечественной войны Ф. А. Черняку».
Тарас прочитал и, стыдясь за деда, отвернулся. Командир Спартак пожал плечами и вопросительно посмотрел на меня.
— Почерки, — ответил я на взгляд. — Разные почерки. Это — не Черняга, — щелкнул я по черной тетради.
Глаза у командира Спартака погасли. Но он не привык сдаваться без боя.
— А может… — Командир Спартак собрался с мыслями. — Может, он не один. — Взгляд у него снова загорелся. — Может, их там в «Суде Мазая»…
— Может, — согласился я, — проверить надо. А пока… — Я сделал паузу и добавил: — Тетрадь Черняге вернуть.
