Домработница ему готовила и гладила, Исидора только на рояле играла для него иногда. Он очень любил ее слушать. И когда прелюдии Шопена звучали — взгляд снова становился таким, как тогда, в Ростове, в комнате с простенькими ковриками на стенах. Алексей обожал ее, любые проявления «разумницы Ланы» до последнего дня обожал, не уставал ей удивляться. Баловал, сюрпризы готовил заранее, платья тайно выбирал, даже из-за границы выписывал, в советские-то времена! Она как должное принимала, но смеялась ему в ответ беззаботно и радостно. Алексей смех ее любил и одного боялся — потери, в страшных снах видел, как бросает она его, уходит.
А ушел сам. В итоге.
Так осталась Исидора одна. Камин топить любила перед сном, хотя в доме и без камина тепло, но с ним красивей. По утрам в спальне глухие занавески поднимала, а там Белый Петербург за окном. Крыши, купола, остроконечные верхушки церковные. Город переименовали, но для нее он как был, так и остался Белым Петербургом — еще со времен первого восторга Ленинградом в инстанциях называла, в обычной жизни чаще всего вообще никак не называла, пока не переименовали, а про себя — Белый Петербург… Белый Петербург…
Только так.
Встреча в самолете. Кирилл
В полете удобней всего у иллюминатора сидеть, все знают. Дэн такое местечко — «поближе к окну, от людей подальше» — специально заказал, заранее.
Первым делом он аккуратно разложил вещи в ящике над сиденьем, придвинул сумку вплотную к перегородке, чтоб не сдвигал никто, Россия ведь началась, ожидать можно любых неожиданностей. Рейс длинный, если повезет, он успеет выспаться наконец. Дэну достаточно было даже трех-четырех часов, но непременно кряду, чтоб не вскидываться по пустякам. Из Нью-Йорка вылетели поздно, такая сутолока при посадке-пересадке, он нервничал и не смог забыться даже на часок-другой. Переговоры сложнейшие в О., могут и затянуться на неопределенный срок, но начало состязаний по армрестлингу, так Дэн привык называть переговорный процесс, как назло, сразу по прилету, в гостинице успеет только переодеться. Специальная перелетная подушечка с собой, он расслабил резинку на спальной маске и демонстративно уткнулся носом в стенку: не тревожить, не трогать, не будить! Жаль, нет таблички: «Do not disturb», — подумал он, стараясь отключиться от звуков и толкотни в проходе. Ему удалось забыться мгновенно.
Он внезапно очнулся от нарочито зычного смеха, пробуждение далось Дэну тяжело, первое время звук трижды слышался, затем рассыпался, растягивался, будто на дне глубокой шахты. Понемногу звуки отстроились, оформились в развеселые мужские голоса, оживленная беседа велась на повышенных тонах.
