Продолжение вечера вышло фантастическим. Вележев редко соглашался присутствовать на «after-party», но в этот раз соблаговолил спуститься в ресторан — исполнение удачное, в Петербурге у Мити образовалось нечто вроде фанклуба, хотя он клуб всерьез не воспринимал. Но подружиться с дирижером хотелось. По пути его останавливали поклонники, просили подписать программку или афишу, тыкали в лицо букетами, целлофан металлически шелестел у самого носа, Митя уворачивался, показывая всем своим видом, что это его не касается. К успеху он неравнодушен, но стеснителен. Смущенная улыбка блуждала по Митиному лицу, странное соединение неловкости и упоения успехом. Уже в ресторане он, наконец, огляделся, ожидая продолжения восторгов.
Теперь, на впопыхах организованном банкете, дирижер не проявлял более интереса к его персоне. Здесь, внизу — скользнул рассеянной улыбкой и подчеркнуто отстранился: сыграли, произошло, было приятно, общие радости на этом закончились.
Дирижер горячо доказывал что-то спонсорам театра, он был эффектно эмоционален. Даже «эффективно» эмоционален, так верней.
Митя постоял с бокалом шампанского, прислонившись к стойке, он шампанское не очень любил и лишь для вида держал бокал в руке, неловко отвечая на приветствия, собрался было улизнуть незаметно, как из-под правого плеча вынырнула Илона собственной персоной!
Он сразу ее узнал: темные стриженые волосы, совсем недавно еще локоны, белокурые и кудрявые, подчеркнутая худоба, иссушившая недавно звучную, сочно налитую плоть. Слегка изможденной она показалась, но из ее записок он знал уже: изящество далось непросто, стоило ей длительных усилий. В ресторане Илона не пила, не ела, только изредка вынимала модный блокнот типа «молескин», писала что-то быстрым почерком, она ведь на работе. Обо всем происходящем она регулярно отчитывается в солидной газете, осознавшей падкость публики до информации о событиях закрытого типа. Митя заметил ее чуть раньше, чем она сама приблизилась, и чудесное появление Илоны воспринял не иначе как материализацию виртуальных фантазий.
Из ресторана они тогда убежали вместе. По ночному Петербургу шли вдоль витой ограды, тянущейся над водой, Илона коротко смеялась его шуткам, Митя и не знал, что умеет фантазировать, сочиняя забавные истории. Он так часто представлял себя в большой комнате с роялем — и, читая письма Шопена, выяснил, что великий композитор мечтал о том же! Обожал розыгрыши, мистификации, нежно любил не Жорж Санд, а ее хорошенькую и авантюрную дочку Соланж, не Марию Водзиньскую, а Войцеха Гжималу, именовал его не иначе как «Моя Жизнь!».
