Митя жадно вникал в политические интриги и хитросплетения, страдал, вникая, но верил в «особый путь» и втайне надеялся, что здравый смысл восторжествует, конфликты утрясутся, проблемы решатся… сами собой. К тому же Митя ленился, необходимыми языками — английским, французским, немецким — занимался нехотя, от случая к случаю, его работоспособность ограничивалась литературой и музыкой. Играл на рояле со страстью, читал, забывая о времени, остальное откладывал в долгий ящик, но предчувствие, что бегство — единственный выход, только усиливалось. Пугающее предчувствие.
Изменение жизненного уклада представлялось Мите почти хулиганством. Он тут же потеряет способность играть, так ему казалось. Совиная природа — засыпал поздно (Исидора все объясняла индийской кровью в жилах, даже бессонницу называла медитацией) — облегчала ночные бдения в сети. Цеплялся за невинно торчащую строку горячей темы, линки уводили далеко, погружали в дебри чьего-то сознания, ненужного и лишнего, но затягивающего на какое-то время. Он удивлялся, обижался, досадовал, иногда восторгался, но оторваться не мог.
В одну из ночей отчаянного серфинга Митя набрел на дневник Илоны. Вначале удивился, даже сам не понял, почему зачитался на долгое время. Глупости, на первый взгляд, — но зло, бойко и весело. Два месяца он читал дневник светской журналистки и вертихвостки, вызывающе смелой и занозистой, снова и снова возвращался на ее страницу. Илону «знали решительно все», и «решительно все» недолюбливали, яростно сплетничали, обидчику она тут же портила настроение язвительным ответом. Но что-то в ней показалось близким и внятным, будто он встретил сестру. А сестры у него никогда не было. Он скучал по сестре. Определенно.
Однажды случилось чудо — они встретились после концерта в «Мариинке», Митя играл концерт Бетховена с оркестром. Дирижер — прославленный, именитый.
После рондо — синкопы и смена тональностей, началась финальная часть — искрометный взрывной бурлеск, пародия на широко распространенную формулу «народный праздник». Форте и фортиссимо, клавиатура задействована целиком. Нисходящие каскады октав прозвучали уверенно и властно. Окончание концерта вызвало бурные овации — Митя преподнес финал умело, четко рассчитав реакцию публики. Дирижер удивился. Под бурные овации он взметнул Митину руку театральным жестом и задержал ее в своей, чтобы застыть на миг в позе «рабочего и колхозницы», затем даже обнял Митю, и показалось — обнял искренне.
