Пережить зиму в Стокгольме | страница 18
Потом — бродяжничество и встреча с Полем Верленом. Да, с этим слабым, ненадежным и плаксивым любовником. И лихорадочный диалог между землей и небесами, между неразумной девой и князем тьмы, внезапно прерванный возгласом страдающего ребенка:
БОЖЕ МИЛОСЕРДНЫЙ,
СПАСИ МЕНЯ,
Я ТАК ГРЕШЕН!
Слова ребенка, между семнадцатью и девятнадцатью годами совершившего революцию в поэзии, жгут как огонь до сих пор. И последующие нехорошие, страшные годы в Африке: покаяние, мольба о прощении за обесценивание, за жестокие стихи. Он больше не пишет. Хочет оправдаться в глазах матери, стать достойным. Пытается придать реальному золоту ценность, которую раньше искал в символах.
В реальности эксперимент закончился плохо. Сначала следуют безуспешные с самого начала попытки разбогатеть: караваны, контрабанда оружия, неудавшиеся экспедиции, а возможно, и торговля рабами. Ему не удается ничего. Одиночество, как ураган, опустошает душу. Он старается, чтобы письма к матери, Витали, звучали утешающе: меня здесь уважают, я накоплю денег, чтобы вернуться домой, жениться и завести детей. Он не позволяет себе ничего, даже нормальной одежды зимой в горах. Когда показалось, что наконец-то он на пути к деньгам, — начинает гнить нога. Он бинтует ногу, сжимает зубы, пытается не думать о боли и подвергает себя еще большим нагрузкам. Он надеется, что это пройдет. Потом ему становится ясно, что не пройдет. Кошмарное путешествие к сомалийскому побережью, когда его несут на носилках, сделанных им самим, в ужасных условиях, под проливным дождем или в палящую жару — она не могла об этом даже читать. И об ампутации ноги в Марселе. Он жаждет любви, он был как ребенок при свидании с матерью. И эта последняя горячечная поездка в Шарлевилль, где младшая сестра выбивается из сил, чтобы выходить обожаемого шального брата. Он почти без сознания, целыми днями сидит в кресле и бредит. Среди ночи он, безногий, встает с кровати и падает. Когда его, точно животное на бойню, опять отвозят в больницу, его парализует. Смерть приходит через три недели после тридцатисемилетия. От этой жизни остались только стихи подростка, непостижимо чувствительного, который головокружительно точно описал иррациональные пути любви, загадки полов, неописуемую жестокость жизни и несовместимые сущности внутри нас, наконец, неутолимую тягу к Богу, в существование которого разум отказывался верить.
Не только стихи, но и его судьба не оставляли ее уже долгое время.