— Да вот, мэр наш игрушечку подарил, звонить теперь могу, когда надо… глянь, Александрушка, хороший телефон-то? — Саня взяла в руки аппарат, глазами изобразила восхищение. — Поработает он или, как мэра вылечу, испортится? А то у меня знаете как? Бывает, на «мердесесах» приедут, а на стол десятирублевую бумажку жеваную швырнут — держи, бабушка, за труды. Я одной такой бумажку назад сунула, говорю: «Ты их где, на паперти насобирала? Не надо мне подачек твоих! Хочешь бабушку отблагодарить, благодари от души, а без подачек обойдемся».
Приближенные сочувственно закачали головами.
— А то, бывает, яблок дрянных натащат, как нищенке, или одежду с покойника! Такое и в руки не беру, сразу, кто принес, кричу: «Унеси! Только с мертвых мне вещей не хватает, со всеми их несчастьями!» Ну да это полбеды, а бывают ведь злые люди, ленты из гроба несут, тапочки, перчатки похоронные. Завернут в бумагу, чтоб я не поняла, в руки взяла, — и дарят! Это уж колдуны, порчу на меня норовят навести, очень я их злым делам мешаю. Не на такую напали, правильно я говорю, Александрушка моя золотая? Вот именно. Я ж все насквозь вижу! Одна вот ведьмачка шла мимо забора, на секунду встала, будто оглянулась зачем-то, а сама под ворота что-то кинула. Думала, не замечу. Я ей: «Ну-ка, забери чего бросила! А то пожалеешь!» Испугалась, подлая, схватила свой кулек и бежать! Ведьма. Много на свете злых людей, ох много!
— Помните, баба Нюра, вы говорили, плохих людей восемьдесят процентов? — с самым серьезным видом вставила Саня.
— Точно, восемьдесят. Так планеты говорят, — кивнула бабушка. А потом, словно очнувшись, огляделась по сторонам и предложила: — Давайте-ка мы с вами лучше споем. Что о плохом да о злом толковать.
Извлекла откуда-то из-под стола тетрадку, раскрыла и, никого не дожидаясь, фальшиво затянула церковный гимн. А может, не церковный, я не разбираюсь, во всяком случае, про Христа. Остальные, по всей видимости, не знали слов, но бабулю их молчание не смущало. Честно говоря, к тому времени я уже еле сдерживался, чтобы не убежать. Страшно не люблю неловких ситуаций, а от такой спевки мне было очень стыдно. Наконец, исполнив пять или шесть песен — я от ужаса потерял счет, — бабуля удовлетворенно отложила песенник, спросила:
— Ну что, отдохнули, дети мои? Тогда за работу. — И, бодро хлопнув руками по коленям, встала. Повернулась ко мне, обожгла неожиданно острым взглядом и сказала: — Пойдем, ты первый, голубок.
