Я простила.
В сущности, мне следовало сказать ей спасибо: я никогда не жила так ярко, как в последний год. Не знала, что еще способна любить — неистово и пылко, как в юности. И совсем не умела быть собой.
В детстве с подружками мы однажды играли в некую сложносочиненную игру, по ходу которой мне предстояло изображать попугая и вытаскивать из мешочка предсказания. Мы очень долго их сочиняли, и все они были невероятно романтические, но одно — своего рода черная метка — звучало так: «Вы найдете свое счастье в починке телевизоров».
Как ни удивительно, сейчас подобная перспектива казалась заманчивой. Не навсегда, временно, только чтобы восстановить силы и научиться передвигаться без костылей. А то один раз я уже ухватилась за Протопопова, не представляя, как бывает иначе…
Любовь — не любовь, пусть уже фатум разбирается, сам заварил кашу. Если нам с Майком суждено быть вместе — будем, никуда не денемся. Если же нет…
Но надеюсь, что будем.
Правда, мне почему-то стало важно, чтобы он сам приехал.
А пока — пойду-ка я учить каталанский. Умка говорит, что в костеле — она католичка — висят объявления о наборе в группы, где преподают носители языка. Попрошу ее узнать расписание.
И тогда в Грансоле буду совсем как рыба в воде.
Тата, Тата.
Я совершил святотатство.
Мне было достаточно снять с груди крест и, отложив его в сторону, тихо уйти — а я зачем-то осквернил иконы, поджег храм, долго изгалялся перед небесами и — как, наверное, всякий, кто дошел до подобного безобразия, — ждал, что Боженька выглянет из-за тучки, строго погрозит пальцем и слегка шибанет молнией. Дескать, угомонись, дурень. Цыц.
И вернет все на место.
Я же не думал, что это окончательно. Скорее надеялся, что она захочет отвоевать меня у жены. Вряд ли я бы мог сопротивляться. Но Тата не сделала ни шага в мою сторону.
Только потом я представил, как мой поступок выглядит в ее глазах, и ужаснулся. Предательство, подлое предательство, — после всего, нашептанного в Америке, после моих писем и жарких слов, сказанных в телефонную трубку. Я хочу быть с тобой, я так хочу быть с тобой, и я буду с тобой…
Как мне с ней объясниться? Я набирал ее номер и тут же обрывал звонок.
Потом решился написать.
Любовь — великий инквизитор, начал я. С каким безжалостным наслаждением она выжигает тебя изнутри, рвет на куски душу, пронзает раскаленной иглой сердце, переламывает об колено волю…
Тьфу. Какая высокопарность. Хоть и абсолютная правда.
