— Морочишь ты меня, Туська, ну да бог с тобой. Все равно мы все про тебя выясним. Ты же знаешь: тайное становится явным. Особенно у меня в компьютере.
— Хорошо, хорошо, вот приеду в гости, тогда и выяснишь.
Кое о чем я действительно умолчала.
Во-первых, не призналась, как сильно меня уязвило протопоповское предательство.
Всю осень я самозабвенно играла в любовь, и это не прошло безнаказанно. Я вжилась в роль, маска приросла и стала моим лицом. Другой Таты для Протопопова давно не существовало, а новая, виртуально влюбленная, могла и умереть от разбитого сердца; он не должен был ее оставлять. Не имел права.
Тайная, недоступная ему часть моего «я» приветствовала расставание: я слишком завязла, чтобы выпутаться сама, но меня давно тошнило от собственной целлулоидности. И вместе с тем я жестоко страдала: Протопопов оказался недостоин великих чувств. Пусть иллюзорных — неважно. Все равно трагедия. Ведь в Америке кое-что изменилось: нам выпало целых три дня настоящей взаимной любви. Почти-почти настоящей.
Сиэтл завалило снегом. Все планы порушились; мы безвылазно сидели в доме друзей. Я не скучала — мне нравилось играть с их маленькой дочкой. Протопопов влажным взглядом наблюдал за нашей возней и при каждом удобном случае шептал:
— Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю!
Он говорил, что ему хочется повторять это бесконечно, как мантру, что при виде меня с ребенком у него щемит сердце, грызут сожаления о не прожитой вместе жизни. В нем проступило нечто удивительно открытое, детское, — и я устыдилась, что обманываю его, и по легкому покалыванию в душе догадалась: она оттаивает. Страшная вещь — глобальное потепление: что мне делать без ледяного панциря? Между мной и Протопоповым проблеснуло… не знаю, как и назвать… божественное? Во всяком случае, ночами, в заснеженной, ватной тишине дома я понимала, что могла бы его полюбить.
Почему же именно теперь, снова став для меня человеком и пробудив человека во мне, он решил покончить со мной зверским способом? С той, кого он «любит, любит, любит»? И кто — в его вселенной — «живет им одним»? Почему он поверил, что я способна навести порчу, почему сбежал от меня столь позорно?
Мне вспомнилась одна его фраза: «Иван устал вкушать ананасы в шампанском, ему захотелось простой жирной котлеты». И меня осенило: для Протопопова я была сказкой, которую он даже не собирался делать былью!
Потому что котлеты — отдельно.
Вот — причина; остальное — поводы.
Это не укладывалось в голове, однако и выкинуть оттуда Протопопова не получалось: без него не произошло бы то, на что я не смела надеяться. Вместе с ним отвалилась корка моего несчастья, он повез меня в Америку и помог оттаять, благодаря его стараниям я…
