Татка, разумеется, оскорбилась, но все равно очень страдала и плакала. Я уж хотела ей по башке настучать: хватит рыдать из-за каждого кретина! Но не успела: через два дня Протопопов приполз просить прощения, глубоко раскаявшийся и с мешком радужных перспектив в зубах. До отлета в Америку оставалось всего ничего, Татка жутко не хотела лишаться запланированного турне — и простила, на мой взгляд, слишком легко и быстро. Я тогда еще сказала:
— Проучи его по полной программе, иначе он и дальше будет закидываться. Промаринуй как следует, пусть до последнего не знает, как едет — один или с тобой.
А она:
— Я что, Макаренко? Зачем мне это нужно?
— Хотя бы для себя.
— Я предпочитаю знать, какой он на самом деле. Можно обучить его маскироваться, но по сути он останется прежним, и все только усложнится. Да и в целом это занятие не перспективное.
— Почему?
— Вряд ли мы с ним долго продержимся.
— В каком смысле?
— Сама не знаю. Я от него устала. Любовь вообще вещь громоздкая…
— Сказала! Любовь — дар Божий, — язвительно провозгласила я.
— Ага, в большой картонной коробке с огромным бантом, за которым ничего не видно. И своя-то коробка мешается, а уж чужая… Да когда еще ее ни на секундочку нельзя отставить…
— Выражаясь проще, он тебе надоел.
— М-м-м… да.
— И что собираешься делать?
— Не знаю. Подумаю после Америки, сейчас как-то не до переживаний. К тому же в поездках у нас все меняется, компаньоны мы весьма неплохие. Впрочем, если б не его навязчивое стремление расстаться с женой, мы бы и тут вполне идиллично существовали.
— По-твоему, он действительно хочет от нее уйти?
— Понятия не имею. Вряд ли он сам знает. Думаю, он хочет всего, сразу и побольше. Ему хорошо со мной, но ни жену, ни дом он терять не хочет — свое ведь, кровное. И потом, он невероятный консерватор…
— И его пугает мысль об унитазе незнакомой формы?
— Зришь в корень. Только, Умка… ну его! Не слишком ли много мы о нем говорим?
Однако, как вскоре стало понятно, в Америке абсолютно все, в том числе Протопопов, воспринималось существенно иначе. Я сто лет не слышала такого бодрого Таткиного голоса. Даже в Испании. Там она была просто веселой, а сейчас — натуральный источник энергии. Хоть заряжайся от нее через трубку.
Несколько дней в Лас-Вегасе вместили целую жизнь. Днем оба умудрялись работать. Протопопов отваливал на свою конференцию, а Татка сидела в номере — естественно, умопомрачительно роскошном — и заканчивала иллюстрации для книжки. Пришлось взять из Москвы, сроки поджимали. Зато каждый вечер они ходили на всевозможные шоу, ужинали с протопоповскими партнерами, гуляли и
