Экипаж «Гринберга» гостил на планете уже месяц по корабельному времени. Толку выходило чуть. Бокки были вечными сменщиками. Рождаясь гроздями, они тут же заменяли тех, кто уходил в гниль. Необычайная генетическая программа позволяла новорожденному за полдня освоить профессию родителя. Правитель, к примеру, был вечным; подданные не успевали заметить, что он меняется. На улетающие корабли в специальные отсеки загружали «рожеников» с расчетом, чтоб новых астронавтов хватило до конца плавания.
Ужасно неудобная жизнь. Машине же приходилось каждый раз привыкать к новому голосу и новой речевой манере.
Но дело было не только в этом. Шивон иногда думала, что на определенные темы они не так уж хотят разговаривать. Несмотря на всю их контактность. Летевшие на «Гринберге» представители «Витал» как только ни пытались объясниться – бокки просто не реагировали. Шивон это казалось слишком похожим на «моя не понимай английский» марокканцев-гастарбайтеров.
Строчки на экране выводили из себя. Знакомое раздражающее ощущение – все слова вроде известны, но в цельный смысл не складываются. Она запустила на компьютере анализ закономерностей, а сама устроилась в кресле, попыталась расслабиться: ноги на выключенном фонетическом синтезаторе, недалеко – бутылка «Телламор Дью». Та самая обстановка – унылая, неподвижная, – когда рискуешь утопить в виски больше, чем печаль.
И склад мусорных мешков. «Звук похорон в моем мозгу…» У кого это? Кажется, у Дикинсон.
Сменившись, Шивон отправилась на свободу.
Планета была бешеной. Все зарождалось, вспыхивало диким цветом, безразмерными плодами и умирало, загнивая на глазах. На костюмы ставили специальную защиту. У экипажа прижилась шуточка: «не выходи, разложишься». Но все равно это была свобода, после фальшивых настенных пейзажей и бесконечных шариков для пинбола в мониторе. Шивон отмечалась у Марши и шла гулять. Никто не говорил, что здесь могут водиться тигры. Какие тут тигры. Только огромные глаза, деликатно поглядывающие из зарослей. Инопланетяне оказались милыми – ничего другого не скажешь, славными, даже на взгляд ксенофоба-землянина. Потому и «Витал» так легко провернул дело. Когда бокков показывали в рекламе, спрашивая за кадром, справедливо ли, что эти существа обречены на такую короткую жизнь, легко было прослезиться и решить, что нет, несправедливо. Хуже всего – они понимали, как мало живут. Легкие на контакт, бокки навидались чужих пилотов, помнящих, откуда они прилетели, и предвкушающих возвращение на родину, – тогда как их астронавты, садясь на корабль, знали, что не увидят планету, на которую направляются.
