Илюшин шел по городу, опасливо держа руку перед собой, чтобы не наткнуться на столб. Со всех сторон его окружала плотная тьма. Эта тьма давила на плечи и мешала идти. Над подворотнями в маленьких скворечниках-номерах горели синие лампочки.
Политотдел находился неподалеку от вокзала, и красноармеец Илюшин сравнительно быстро нашел здание бывшей школы и сдал пакет. А потом вышел в мороз и тьму.
Чахлые синие маячки встречали Илюшина за каждым поворотом и провожали от дома до дома, от квартала до квартала. И ему казалось, что он идет не по большому городу, а пробирается по узкой просеке глухого темного леса, где стоит шагнуть в сторону — и уже не выберешься. Он не знал названий улиц, по которым шел, не представлял себе, что за дома стоят на этих улицах. Шел напропалую, как разведчик по азимуту.
Где же эти Сретенские ворота?
Мысленно он представил себе большую каменную арку, вскинутую в небо, а у подножия ворот наготове стоят стальные «ежи» на случай, если танки прорвутся в город.
На Кировской улице (он не знал, что это Кировская) его остановил патруль, как призрак, возникший из темноты.
— Стой! — окликнул его один из патрульных, направляя в лицо красный фонарик. — Документы.
Патрульный был в тулупе с поднятым воротником. И не видно было, кто он по званию. Да это и не имело значения: когда ты красноармеец, все остальные старше тебя чином! Пока Илюшин лез за командировочным, патрульный сухо спросил:
— Куда следуете?
— По приказу командира батареи иду к сестре красноармейца Дорожко. Погиб он сегодня…
Никакого такого приказа у него не было. Командир сказал: «Вы можете зайти к сестре Дорожко…» Но в сознании Илюшина это «можете» уже успело перерасти в «должны».
На патрульного слова Илюшина не произвели никакого впечатления: видно, на время службы он отрешился от всего земного и его интересовали только командировочные пропуска и предписания.
— Что в свертке?
— Паек. Приказано передать сестре.
— Ладно, — сказал патрульный, нехотя возвращая красноармейцу его документы, — давай иди.
Илюшин зашагал дальше. А тяжелая тьма давила на глаза. Все вокруг было незрячим — фонари, окна домов, фары медленных автомобилей. Даже люди передвигались как слепые, выставляя вперед руки. И город показался красноармейцу огромным слепым, который прячет свои пустые, незрячие глаза за синими стеклами очков.
Чем дальше углублялся красноармеец Илюшин в темные лабиринты улиц, тем реже встречал прохожих. Наступил комендантский час, и дом покидали лишь те, кого ждала ночная смена или торопили тревожные непредвиденные призывы войны. Фигуры людей возникали в синем свете и растворялись, становясь частью тьмы.
