Во второй половине 1980-х и в начале 1990-х интеллигенция на краткое время стала естественным лидером нации. Но затем перед нами распахнулся тот внешний и, если угодно, настоящий мир, которого мы были лишены прежде. Мир, далеко не похожий на книжный — более простой и более сложный. Это кардинально изменило ситуацию. Большинство из нас возвращается из книжной эмиграции в волнующую реальность. Жизнь становится важнее книг. Спрос на интеллигенцию тут же упал и больше не поднимался.
Да и сама интеллигенция не смогла ответить на вызовы нового мира. К современному хаосмосу она оказалась не приспособленной. В 1990-х интеллигенция стремительно теряет свой кодекс чести и, по сути, перестает существовать как социальное и моральное образование. Заметная ее часть признает новый порядок вещей (и людей) и становится беспозвоночной: наживает миллионы, если может, а если нет — прислуживает, торгует собой и все такое. «Когда к тебе не пристают с паяльной лампой, чего ты сам лезешь угодить?» — спрашивает таких Борис Любимов. Напрасно спрашивает, они не ответят.
Малая и лучшая часть бывшей интеллигенции остается в профессии. Они изжили комплекс учительства и просто занимаются своим делом, не теряя, впрочем, интереса к политике и либеральным ценностям. Но это так, в качестве хобби.
Еще есть непримиримые, упертые, несогласные — последний осколок интеллигентской формации. Разумеется, я также отношу их к лучшим. Но они практически полностью вытеснены в Интернет, включая их марши, которые для интересующихся существуют только в сетевом формате, а для большинства не существуют вовсе. Они как бы есть, но их нет.
Крушение интеллигентского проекта в России имеет еще и мировые причины: с 1980-х годов западные интеллектуалы заметно теряют интерес к острым социальным проблемам. До этого многие из них весьма напоминали наших интеллигентов. Первым западным интеллектуалом считается Эмиль Золя с его знаменитым «Я обвиняю». С тех пор интеллектуалы были общественной совестью Запада. Особенно заметны они были во Франции. Их звездным часом стали 1960-е и в меньшей степени 1970-е годы. Вспомним Сартра, Делеза, Ги Дебора или Фуко. Но в 1980-е эта традиция прерывается. «Интеллектуалу-оракулу пришел конец, — пишет уже в 1980 году Пьер Нора. — Никому сегодня не придет в голову спросить совета у Мишеля Фуко о том, вступить ли ему в иностранный легион и делать ли аборт собственной подружке. Сколь бы большим ни был престиж Фуко, он не является больше предметом культа. Интеллектуал перестал быть сакральной фигурой».
