Двенадцать лет назад еще так открыто не стояли на дорогах проститутки-соски, в основном работали на железнодорожных и аэровокзалах, большая часть мужского населения не узнавали безошибочно по внешнему облику, как сейчас, девушек древней профессии. Но и тогда существовали места сбора, где молодежь могла покурить, выпить, заняться сексом или «сварить» маковую соломку. Героина в чистом виде поступало совсем мало — в основном пользовались марихуаной и маковой соломкой. Крутили сушеные листья и стебли мака на мясорубке, вываривали в ацетоне, воняя на всю округу, и ширялись в вену.
На таком сборище присмотрела одна взрослая девица симпатичного тринадцатилетнего юнца, видимо захотелось ей чего-то необычного или еще не опробованного, и стал Владимир первый раз в жизни мужчиной — мальчиком, познавшим прелести секса. Долгое время он не понимал потом — почему она не дает ему второй раз, улыбается и отправляет к сверстницам, а те предпочитают более взрослых парней. Какое-то время общался он с двадцатилетними «старушками», пока не вошел в силу, не развился физически и не окреп. Но уже тогда стал понимать, что сила — есть сила. Но и везенье с покровительством значат очень многое в жизни.
Первая в жизни женщина намекнула о существовании Владимира своему любовнику — предводителю местной шпаны, лидеру небольшой группировки, смотрящему за околотком, и покатилась его жизнь чуть-чуть по-другому. Его увидели и заметили…
Владимир вспомнил прочитанные стихи:
В жизни, брат, никогда не узнаешь —
Кем ты будешь и что тебя ждет,
Но ты молод и страстно мечтаешь,
Что любовь к тебе с песней придет.
Вот сидишь в кабаке изнывая,
Смотришь — столик напротив стоит,
Дева юная, ножкой играя,
Твою душу до дна бередит.
«Познакомиться можно, позвольте
Вас на танец сейчас пригласить»…
«Да, конечно согласна, извольте,
Если будете в баксах платить».
Отшатнувшись от этой девицы,
Прошептал я хмельным языком,
Что такие вот разные «птицы»
Продают ведь Россию кругом.
Подошел к ней вдруг Жирный Боров
И обнявши за ляжку ее,
Прослюнявил: «Умерь свой норов,
Я поэтов купил давно».
Но не понял тот Жирный Боров,
Что поэта нельзя купить,
И уже заклеймен он позором,
Так и станет с позором жить.
Они запали ему в душу тем, что были непонятны и близки одновременно, с чем-то он соглашался и что-то отвергал. Начинались здорово, но заканчивались «бездарно». «Причем здесь продажа России? Жирный Боров — ишь ты как обозвал, сратый поэтишка… Купить его нельзя?.. Да кому ты нужен… больничную койку я тебе бесплатно бы обеспечил… и никакого позора! Старый, видимо, этот поэтишка, коммуняка неперестроившийся».
