Но и это могла оценить Диана, собственно ничего большего и не видевшая. Мать словно не замечала ее, только била, когда девочка пыталась выйти при мужиках из своей комнаты или стащить продукты, чтобы утолить голод.
Диана дожевала сало и хлеб, укуталась поплотнее и закрыла глаза. Думать о матери не хотелось — все равно заметит пропажу продуктов со стола, пусть не много она взяла, но заметит. Уйдет дядя Володя, который приходит уже несколько дней подряд, и будет она бита. Бита, но не сильно, терпеть можно. Сильно мать бьет, когда застает ее с поличным за воровством продуктов или когда она пытается подсмотреть за ними в постели. Но подсматривать — давно охота пропала.
«Вырастет она и будет к ней приходить мужчина, станет приносить хлеб, молоко, колбасу и сало. Может и конфет когда-нибудь принесет или даже цветы. А если совсем добрым окажется — то и апельсины с бананами. Будут они на чистых простынях лежать голыми, кушать все без ограничения и целоваться. Хотя», — рассуждала Диана, — «Ничего хорошего в этом нет, слюни одни».
Совсем недавно ее поймал в подъезде шестиклассник, больно мял груди и целовал взасос. Ей не понравилось, но какое-то необычное чувство осталось. Чувство, которое она объяснить не могла.
Для своего девятилетнего возраста она развивалась физически рано. Мальчики всегда поглядывали в ее сторону, особенно на уроках физкультуры. И не удивительно. Несмотря на ранний возраст, ее грудь уже почти оформилась, а ноги не казались спичками, как у других девчонок.
Диана вздрогнула — отец страшно закричал во сне, видимо, вел бой с духами. Заглянула мать, выматерила его и захлопнула дверь. «Сегодня, может быть, и без битья обойдется», — подумала она. Мать, обычно, второй раз не заглядывала.
Диана встала и подошла к окну. День начинался славно. Белые пушинки-снежинки кружились в воздухе, постепенно покрывая октябрьскую землю. Кое-где таяли, оставляя серые пятна, но в основном ложились ровным, нетронутым слоем, чтобы растаять под обеденным солнцем. Вспомнились и стихи.
Зима уж на дворе, белёсый ветер
Кружит поземкой первенец снежок,
И заметет низинки он под вечер —
Еще не залежавшийся пушок.
В лесу запорошились ветви сосен,
Морозцем тронутые листья на земле,
Ушла, брат, не вернется быстро осень,
За горизонтом спрятавшись в тепле.
Зима в лесу, как чистый лист бумаги,
Отображает всю его судьбу —
Вот заяц пробежал, «герой» отваги,
Следов нам оставляя ворожбу.
Лиса под утро, слюнкой истекая,
