Когда Гэрет, после многих месяцев совместной работы с Роджером в молчании и скрытности, наконец рассказывает новому другу о себе и своей нелегкой жизни, Уэйн комментирует его рассказ описанием ландшафта. «Этот клочок земли обрабатывал еще мой отец», — говорит Гэрет Роджеру. И Роджер мысленно представляет себе: «…тощий пласт земли на скалистом грунте, репейник, чертополох, неумолчное завывание ветра в расщелинах скал. Нищета, голод, нескончаемый труд и взамен ничего, кроме величия гор, благородных очертаний залива да веселого изящества горных цветов, каким-то чудом расцветающих на этой бесплодной земле каждое лето».
Среди изобразительных средств Уэйна особенно большое место занимает игра света и красок. Порой она приобретает аллегорическое значение пли помогает прочесть подтекст. Так, когда Роджер покидает хижину Гэрета поздно ночью, он, оглядываясь на дом, видит: «В окнах все еще горел свет и тут же погас. Безмолвная черная громада отвала все так же нависала над домом, как нависала сотню лет назад».
Когда дружба между Роджером и Гэретом еще больше теплеет и англичанин приходит к валлийцу в освященный для обоих вековой традицией день рождества, смена красок и света досказывает многое из того, что писатель оставляет намеренно недосказанным.
Близится вечер. Закончился скромный праздничный ужин, и приятели сидят молча, погруженные в свои мысли. «Закат разгорался. Нежно-розовые оттенки сгустились, и на беленой стене за спиной Гэрета… расцвел ярко-багряный квадрат окна. Поднимая свою кружку, Роджер увидел, что на его руке играют те же багряные блики». Предстоят нелегкие дни. И может пролиться кровь. Тихий рождественский вечер таит в себе предвестье близкого будущего.
Иное настроение окрашивает финал романа. Фэрнивалл, обновленный и полный радостной бодрости, уже не прежний одинокий бродяга на смутных путях неясного существования, а человек, нашедший свое место в жизни и верных друзей, по-новому видит окружающую местность и людей, и даже сумрачные горы. Он окидывает последним взглядом свое жилище: «Все здесь выглядело совершенно так же, как в тот день, когда он впервые увидел эту часовню. И только горы, сверкавшие обновленным убранством, напоминали о новой жизни, которая была ему здесь дарована».
Семь лет назад Уэйн отметил свое сорокалетие. Уже тогда и следа не осталось от той анархической «рассерженности», которая владела им в середине 50-х годов. Но пришла «рассерженность» другая — более зрелая и целенаправленная, как у Роджера Фэрнивалла, «ввязавшегося» в борьбу Гэрета, Айво, Гито и Мэдога — валлийских патриотов. И если Роджер, конечно, и не автопортрет, связь этого образа с Уэйном невозможно не заметить. Как нельзя недооценивать значение «воспитания» Роджера в горах Северного Уэльса.
