Дочь писателя | страница 2
— Я все думаю: ну какого черта я буду там делать! — ворчал он, пока Санди обгоняла малолитражку, которая ползла по автостраде со скоростью катафалка.
— Папа, нужно, чтобы все карты были в наших руках!
— Что-то я сомневаюсь!
— В чем? В торговых представителях? В их способности продать твою книгу?
— Да нет! Я сомневаюсь в ее ценности.
— Папа, ты опять за старое! Как ты любишь терзаться и мучиться, когда для этого нет ни малейшего повода! Как говорила мама, ты «мастер сеять панику»!
Он замолчал, недовольный тем, что дал ей новый повод для критики. Между тем последнюю книгу, «Смерть месье Прометея», он начинал писать в порыве многообещающего энтузиазма. Завязка была достаточно смелой: в центре романа — переживания преподавателя истории, специалиста по древним цивилизациям. Он получил от своих учеников шутливое прозвище «месье Прометей» и посвятил себя культу олимпийских богов.
Герой романа просто помешался на истории легендарного похитителя огня, которого разгневанный Зевс отдал на растерзание грифу, клевавшему печень титана. И вот однажды сей достойный педагог и страстный поклонник античности, заподозрив, будто его жена в сетях Венеры, принес и ее и себя в огненную жертву богам.
— Напрасно ты себя мучаешь, — продолжала Санди. — Я уверена: «Смерть месье Прометея» будет иметь бешеный успех.
— То же самое ты говорила о моем предыдущем романе «Бесчестье». А от этой злосчастной книги, в конце концов, отвернулись все критики.
— Но не публика! Нельзя же сразу угодить тем, кто любит читать, и тем, кто любит судить.
— Это правда, — согласился он.
Не переводя взгляда с дороги, она добавила:
— Я так совершенно спокойна. Правда, название мне по-прежнему не нравится.
— Не нравится? «Смерть месье Прометея» — это привлекает внимание, выходит из общего ряда…
— Боюсь, что твой тонкий намек ускользнет от большинства читателей, которые не слишком подкованы в мифологии.
Она говорила, что предпочла бы «Скрипки ужаса», но Арман считал такое название абсурдным и старомодным. На сей раз он настоял на своем. И это было их единственным разногласием в отношении книги.