Восхищение очарованием и грацией этой изумительной девушки рождалось из смеси восторга, который испытывает женщина от сознания собственной красоты, со счастьем, опьяняющим ее при виде любимого существа. В результате смыслом жизни мисс Ладингтон были любовь к Иде, восхищение ею и желание во всем ей угодить.
Для нее не было большего счастья, чем служить ей. Не существовало таких, самых ничтожных, обязанностей, которые бы она не выполнила для Иды с величайшим удовольствием. И она искренне завидовала своим слугам, которые по праву и обязанности выполняли все желания Иды, обслуживая ее. Трудно описать счастье, переполнявшее ее сердце. Это не было тем удовлетворением, которое может дать представление об ожидающем нас на небесах. Но вместе с тем она и на самом деле испытывала что-то вроде настоящего небесного блаженства.
В глазах же Пола обстоятельства возвращения Иды несомненно поднимали ее над остальными смертными. Благодаря тому, что он обожествлял любимую, это странным образом несколько приглушало его страсть.
Нет и не может быть для влюбленного более сладостного чувства, чем то, которое он испытывает от мысли — его любимая скроена из того же материала, что и он, но существенно более совершенна в сравнении с ним. Для большинства влюбленных это представление является не более чем игрой воображения, не имеющей под собою никаких оснований. Однако в данном случае таинственность, окружавшая Иду, придавала обожанию далеко не прозаического влюбленного необычный оттенок странной робости.
Мысленно Пол сам себя сравнивал с теми счастливыми и достойными восхваления юношами древности, которых удостаивали любви богини Олимпа и в сердцах которых религиозный восторг сливался воедино с земной страстью.
После той ночи, когда Ида узнала трогательную историю необычной любви Пола, она стала относиться к нему с тем дружественно-благосклонным расположением, которое обычно выпадает на долю несомненно любимых. Однако же, далекий от самой мысли воспользоваться каким-либо образом этой благосклонностью, Пол казался довольным уже самой возможностью видеть ее, касаться ее платья, локтя или локона волос и тем более — когда у него хватало смелости — поцеловать ей руку. О том же, чтобы запечатлеть поцелуй на ее губах, он мог только мечтать.
Если в день своего возвращения домой Ида производила впечатление человека, сомневающегося как в себе самом, так и во всех, кто его окружает, и выглядела крайне смущенной и робкой, то теперь манера ее поведения полностью изменилась. Но все-таки определенная озабоченность сохранялась. И когда она улыбалась, то это была улыбка человека, которому хорошо, но не очень-то радостно. В ее глазах постоянно читалось что-то вроде тревоги. Создавалось впечатление, что ее не покидают смутные воспоминания о тайне, сопровождавшей ее возвращение к жизни.
