Действуя мышью, Ломакс все перебирал и перебирал изображения. Бездумно глядя на экран, вспоминал, как Евгений целовал руку Джулии, когда Берлинз представлял их. Сам не зная почему, он ощущал неуверенность и беспокойство. Чувство было почти физически ощутимым. Добермен сжал руку Джулии, Евгений поднял ее и поцеловал, а женщина смотрела на него тепло и смущенно…
Внезапно Ломакс понял, в чем причина беспокойства. Что-то случилось с его галактикой.
Прошлой ночью, а также все предыдущие ночи Ломакс был уверен в своей галактике. А сейчас ее изменили. Изменения бросались в глаза. Не столь заметные в самой галактике, они искажали восприятие окружающего неба.
Ломакс снова щелкнул мышью.
Компьютер послушно выполнил команду. Снова и снова он выдавал все ту же измененную картинку. Однако машина не могла объяснить причину изменений.
Вошли Добермен и Макмэхон. Последний зевал, словно только что проснулся, и, взглянув на часы, Ломакс понял, что уже наступил вечер. Неудивительно, что в лаборатории так тихо. Все прочие в это время спали.
— Что-нибудь прояснилось? — спросил он.
Оба замотали головами. Когда Добермен в последний раз был у большого телескопа, команда еще не закончила работу.
— Можем пропустить эту ночь, — сказал Макмэхон. — А погода превосходная.
— Ломакс, если телескоп починят, не хочешь сегодня поменяться со мной? — спросил Добермен.
Он остановился рядом. Ломакс инстинктивно очистил экран.
— Хочешь понаблюдать?
— Да. Взамен предлагаю тебе интересную съемку метеоритного дождя на следующей неделе, для японцев.
Нынче ночью Ломакс должен был работать для группы австралийских астрономов, наблюдающих газовую туманность на экране в Перте. А тут Добермен, которому нет никакого дела до Австралии и газовой туманности, собирается обменяться с ним на метеоритный дождь. Ломакс подозрительно прищурился. Добермен моргнул.
— Ты хочешь понаблюдать сегодня ночью?
— Он хочет понаблюдать с новой помощницей, — объяснил Макмэхон.
— Ах вон оно что… — протянул Ломакс.
— Поверь мне, — произнес Добермен, — мужчина, способный оседлать такой большой телескоп, любой женщине покажется… как бы сказать… — он ухмыльнулся, полные губы почти коснулись носа, — весьма возбуждающим.
Ломакс тяжело вздохнул. Добермен был неисправимым хвастуном. Ломакс и Ким никогда не верили в россказни о его сексуальных подвигах. О толпах страстных и настойчивых красавиц, умоляющих пресыщенного, но всегда готового Добермена уделить им хоть каплю своего внимания.
