Эльжбета первой вышла на берег. И стояла так — по рукам текла вода… Набросила на себя мой свитер, лежавший на куче с одеждой. Она смотрела на шахту.
Я не спеша подплывал к берегу. Позади, метрах в трех, фыркая, приближался Толстый.
Эльжбета не заметила, как я стал рядом. Я прикоснулся слегка к ее плечу, она вздрогнула.
— Тебе холодно?
Она не отвечала, засмотревшись на этот пейзаж из сказки. Шахта была теперь, казалось, совсем рядом, огромная, вся какая-то таинственная, черно-багровая… Без устали грохотала сортировка, вдали свистнул протяжно поезд, шумели над обрывом высокие клены.
— Я не жалею, что приехало сюда на каникулы. Знаешь, Юрек? Уже не жалею…
Мы помолчали. Из-за березовой рощицы, из-за старых терриконов вынырнул длинный состав с углем. Пролетая над маленьким железным мостиком, он стучал каждым вагоном по-особому, и от этого постукивания получалась мелодия, которую ветер то приближал, то отдалял от нас.
Эльжбета считала вполголоса вагоны:
— Восемнадцать… двадцать семь… тридцать четыре… Как много!
— Ты бывала там, дальше? — спросил я. — Там другой пруд. Стоит как-нибудь съездить. А тут, вот за этими терриконами, строят «Анну», новую угольную шахту…
— Сорок два… Сколько вагонов, видал? — перебила меня Эльжбета. И вдруг глянула как-то особенно внимательно, точно только сейчас заметила, что я рядом. — Юрек, а если б ты построил шахту, как бы ты ее назвал?
— Что, не догадываешься?
— Нет…
Толстый выкарабкался наконец на берег, подошел к нам. Ему было холодно, он стал отряхиваться.
— Я назвал бы ее «Эльжбета»…
— О чем это вы?.. Будь она неладна, эта сырость, — заговорил Толстый. Он торопливо растирался полотенцем, пыхтел и фыркал. — Говорите по-человечески! Ничего не понимаю…
Эльжбета громко рассмеялась: — Это очень хорошо!
— Что хорошо? — начал допытываться Толстый, недоумевая.
— То, что ты ничего не понимаешь…
— Ага, ясно… — И он бросил в нее полотенцем.
Не попал, но стал удирать по берегу. Она понеслась за ним следом с его сандалетой в руке… Я начал потихоньку одеваться, глядя на них с улыбкой. «Ты прав, Толстый, — пронеслось у меня в голове. — Я и в самом деле по-настоящему влюбился…»
Вот, значит, как оно бывает, если человек влюблен. Но вели мне кто-нибудь рассказать, как все-таки оно бывает, у меня б, наверное, ничего не вышло. Да и не стал бы рассказывать. Никому, даже ей. Зачем?
Раньше я иногда думал; как это случится? Может, не один я, товарищи тоже. Только никто не признавался. Сразу бы засмеяли!
