Мне хотелось защитить мороженщика, но я не решалась, а Анна-София уже потащила меня к угловому столику и плюхнулась рядом со мной на мягкую скамейку, обитую зеленой кожей.
— Зато макаронники умеют делать вкусное мороженое! — сказала она.
Я кивнула.
Она пододвинулась ближе.
— Скажи, а что там с матерью Даниэля?
— А что? При чем тут?
— Да ладно, ты же знаешь! Все знают!
Я отодвинулась от нее.
— Ты поэтому меня пригласила?
— Не выпендривайся, — ответила Анна-София. — Мне просто интересно, правда ли это?
— Что?
— Что когда мама Даниэля умрет, его отец женится на твоей матери.
— Шутишь?
— Но все только об этом и говорят.
Я вскочила на ноги.
— Мало ли что болтают!
Анна-София силой усадила меня обратно.
— Да успокойся! Неужели ты ничего не знала?
Я покачала головой.
— М-да, вот так всегда и бывает. Те, кого новости касаются, всегда узнают о них последними!
Анна-София улыбнулась. Так улыбались учителя, услышав совершенно неправильный ответ. Это обезоружило и взбесило меня.
— А зачем всем болтать об этом?
— Потому что твоя мать подолгу задерживается у отца Даниэля. До поздней ночи! Вот люди и говорят.
— Но она же с Гизелой! А отец Даниэля дома-то почти не бывает!
Анна-София изогнула дугой брови.
— Но почему тогда Гизелу не отправят в больницу? Так было бы гораздо удобней. У нее было бы все, что ей нужно. Моя мама говорит, что это очень эгоистично, когда людей так используют. И в конце концов, Даниэлю и Лукасу вовсе ни к чему видеть все это безобразие, говорит мама. Для этого ведь и строят больницы!
Я постепенно закипала. Конечно, и мне приходили в голову подобные мысли, но в больнице у Гизелы точно не было бы зеркала на шкафу, и, если бы у меня самой был выбор между больницей и домом, я бы предпочла свою собственную постель.
Анна-София захихикала.
— А правда, что мать Даниэля теперь носит подгузники — прямо как младенец? Моя мама говорит, что ей меняют их как минимум трижды в сутки. Ну и воняет там, наверно! Если б я была твоей мамой, меня бы точно вырвало!
Она поморщилась.
Вот в эту минуту во мне что-то и оборвалось. В голове заклинило, как заклинивает колеса при резком торможении, в ушах молотом застучало сердце, и обострилось зрение. Я увидела, как светится лимонное платье Анны-Софии, как она гнусно ухмыляется всеми своими дурацкими веснушками.
И моя рука, сжимавшая рожок с мороженым, сама потянулась вверх, перехватила рожок и влепила его, как перевернутый нож, промеж кошачьих глаз Анны-Софии Шульце-Веттеринг. Послышался хруст вафель и крик Анны-Софии, подтаявшая клубнично-ванильная жижа потекла по веснушчатому носу и закапала на лимонное платье.
