Щучье лето | страница 26
— А я еще лучше могу!
Но иногда слышались и нежно-сонливые нотки. Мысленно я делила уток на мальчиков и девочек. Горластые были мальчишками. И девочки говорили им:
— Нельзя ли потише? Мы устали.
Отец часто рассказывал мне разные истории. На ночь, перед сном. Историю об утенке по имени Узкое Горлышко, который заблудился, сидит в камышах и жалобно зовет свою мать.
— Слышишь? Вот опять кричит.
Я вслушивалась в темную ночь и различала одинокий протяжный клич.
Или он рассказывал о Великой Белой Лягушке, которая по ночам приходит к лягушатам на пруд.
— С ее появлением, маленькая жемчужинка, лягушата начинают петь на разные голоса. Они воздают ей честь. Слышишь? Вот как они поют. Сейчас Великая Белая Лягушка стоит на берегу пруда, а они приветствуют ее!
Я слушала, и действительно — лягушки пели какие-то свои лягушачьи славословия.
Но больше всего мне нравилась история про верхоглядов, которые повторяют всё и за всеми — кто бы что ни сделал.
— Петь они не умеют. Но если кто-нибудь из них затянет песню, остальные сразу подхватывают. Слышишь, вот и они.
Я снова напрягала слух, и правда — из деревни доносились лихие напевы с состязания метких стрелков.
Отцу наверняка понравилась бы моя история про уточек.
Даниэль и Лукас бывали у нас почти каждый день.
И мама делала то, чего не делала никогда. В самый обыкновенный вторник она стояла на кухне и замешивала тесто для вафель. Обычно она пекла их на Рождество или в мой день рожденья. Лишь тогда мы ели вафли с горячим вишневым соусом и взбитыми сливками.
«Кто не жалеет красоты, закончит точно у плиты!» — утверждала открытка, пришпиленная к доске для записок.
— Только не начинай опять! — предупредила мама, когда я спросила, зачем она это делает. — Мне это ничего не стоит, а Даниэль и Лукас обрадуются. Вообще-то и ты могла бы выглядеть повеселей!
Когда мы возвращались из школы, на дворе пахло обедом. Пахло лазаньей, или рыбными палочками, или панированными шницелями с горохом и морковью. Это тоже было в новинку, потому что раньше мама готовила только вечером.
— Потому что так удобней, — объясняла она. — Так можно лучше планировать день, а бутерброд ты себе всегда намажешь!
Раньше изобилие царило у нас в холодильнике, только если мама сидела на диете. Лишь тогда она регулярно готовила днем и оставляла мне свой кусочек масла.
Но теперь за нашим столом сидели Даниэль и Лукас, и о прежних днях можно было забыть.
Мама варила и пекла так, словно это было самое важное занятие на свете, она даже разрешила нам полакомиться остатками теста. Не успели мы проглотить их, как она спросила, нравятся ли они нам, и когда Даниэль с набитым ртом сказал: «Вкуснотища!» — она так и просияла.
