Догматики глупы, и Булгаков в романе своем смеется над ними, так же как и над обывательским здравым смыслом, над его плоским материализмом.
11 февраля, воскресенье. Сегодня открылся мне Тютчев. Странно, что это произошло так поздно. Наверно, кристаллическая решетка должна повернуться под определенным углом к лучу, чтобы увидеть его волшебный свет. Иначе он в ней гаснет.
8 марта.
Скоро 11 марта — пятьдесят семь лет. Что я скажу в свое оправдание?
Я прихожу в Твой сад. Здесь слагаю я свои суетные заботы и мысли. Я останавливаюсь и слушаю. Я смотрю. Я стараюсь понять Тебя. Но я сознаю, что этого недостаточно и пробую почувствовать Тебя. Движутся соки в деревьях из земли к вершинам. Живут травы. Летят птицы — через час они будут далеко. Непостижимые для меня связи соединяют видимое и невидимое. Рождаются побуждения. Возникают законы. Я Твой. И нет для меня большего счастья, как постичь это.
12 марта.
Старость — это одиночество. Можно, конечно, хорохориться, лицемерить и кривляться, но истина состоит в том, что человек остается один. И все ведет к этому: твои сверстники умирают; друзей все меньше и меньше, новые связи возникают с трудом, и они не прочны. Человек хуже видит, хуже слышит, его веселость иссякает, общительность снижается. Он становится некрасив. А мужчина, если он живет дольше, чем может быть мужчиной, прижизненно оставляет свою жену вдовой. Хорошо, если разум угасает последним, и ты можешь продолжать интеллектуальную жизнь! Но не самым ли долговечным у человека оказывается религиозное чувство, если оно у него было?
И вот важно, пока ты можешь мыслить, пока есть еще время, — понять смысл этого отрицания: энтропию, как момент тотальной организации.
23 марта, суббота.
Наш атеизм вульгарен и примитивен и годится, разве что, только для того, чтобы воевать с религиозными представлениями, да и то двухтысячелетней давности.
Что же касается религиозного чувства, то оно подобно чувству первой любви, над которым не только легко посмеяться, но которое легко и уничтожить грубым прикосновением. Гораздо проще лишить человека этого чувства, чем воспитать его в нем.
Религиозное чувство и религиозные представления — это не одно и то же, хотя и то и другое имеет взаимообусловленную историю. Эйнштейн обладал религиозным чувством, которое он называл космическим религиозным чувством, и которое было свободно от антропоморфизма. Это предполагает другой уровень культуры, чем тот, который достаточен для атеизма, основанного в лучшем случае на научных представлениях прошлого века.
