2. Другим обстоятельством счастливого мироощущения была Женя. Она поддерживает во мне это чувство вот уже 33 года.
8 апреля. Множественность мира — это материя, его единство — Бог.
29 апреля.
Читаю «Владимирские проселки» Солоухина. Сам он тоже владимирский, т. е. выходец из тех краев, из которых пошла и сама Россия, суздальская Русь.
Идя по этим проселкам, он возвращается на родину в прямом и переносном смысле. Он ее открывает для себя и для других читателей. Вот мост, от которого он начал свое паломничество. Вначале это, собственно, туризм и очерки носят еще несколько внешний характер. Хотя русскую природу он чувствует остро до боли, до слез. Он со своей спутницей, а позднее еще и со спутником идет и любопытствует. Он смотрит на все немножко со стороны, как журналист, как пришелец, и на него смотрят как на пришельца и даже требуют документы. Но вот он углубляется во Владимирские земли и по мере того, как он внедряется в их глубину, он начинает проникаться ими все более и более. Он идет к местам своего детства, к истокам. В повествование начинает вплетаться история: сельцо Вески, описанное его бывшим владельцем помещиком Калачевым, и сближенное с нашим временем в беседе с тамошним агрономом, коренным жителем этого сельца и потомком тех крестьян, о которых в 1853 году автор-помещик писал, что они «кротки и трудолюбивы, в разговорах вежливы, говорят владимирским наречием…». Затем Липецкое поле, на котором новгородцы бились с суздальцами и по которому бродит сейчас автор. Село Варварино с ссыльным Иваном Сергеевичем Аксаковым и Репиным, который приехал туда писать его портрет. Это история, но история кровно и прочно связанная с нами, это наша история, доказательством чему является та женщина с бельем, сегодняшняя, которая, не зная этой истории, пришла полоскать свое белье к тому самому месту реки, где полоскали его во времена Аксакова и Репина, где были мостки, которых давно уже нет. Доказательство талантливое, где-то в четвертом измерении связавшее нас с прошлым. Это не логика, это искусство, это пластика. А женщина, подобно птице, вернувшаяся к гнездовьям своих далеких предков, приводит нас к мысли об еще непознанных нами, но действенных силах, которые превращают нас, живущих на этой земле людей, в некое единство, в организм, в нацию, в народ.
Солоухин идет дальше к истокам реки Ворщи, к истокам детства, т. к. он где-то ниже по течению ее вырос и мальчишкой мечтал дойти до ее начала. Повествование становится многозначным: за реальными событиями его путешествия встает другой план, имеющий более глубокий и волнующий смысл: старая женщина, в доме которой они ночуют, останавливает на нем долгий, раньше вопросительный, а потом молящий и, наконец, страдальческий взгляд. Она думала поначалу, что это вернулся ее сын, пропавший без вести. Да, он действительно сын такой же крестьянки, живший на той же реке Ворще, которая тут берет свое начало. У них одно и то же начало, одна родина — Суздальская земля, Россия.
