Он говорил совершенно спокойно, но был очень сердит. Вслед за Радагом он вышел из пещеры странника.
Кайлум взглянул на Дурандонда, чуть нахмурился и встал, держа в руках гарпун со зловеще зазубренным наконечником из слоновой кости. Минуту он разглядывал снасть, щупая пальцем ее острые зубья. Потом взглянул на странника.
— Я собирался задать не такой вопрос, как другие. Но чутье и мудрость, заложенная в меня наставниками-друидами — сколько я смог усвоить, — говорят, что ты все равно предскажешь мне путь на запад в поисках другой земли. Видно, такова уж канва узора. Потому я спрошу: что могу я сделать, чтобы остаться на востоке?
— Ничего, — отвечал странник. — Твоя судьба на западе, твоя судьба — поражение. Землю, оставшуюся у тебя за спиной, уничтожит пожар. Твоя цитадель откроет ворота перед хищниками и стервятниками.
Кайлум шагнул к нему и низко склонился, морщась от вони, исходящей от предсказателя. Он положил гарпун на колени страннику, и взгляды их встретились.
— Никогда, — тихо сказал Кайлум. — Никогда я не уйду на запад так, как тебе видится. Крепость — мое наследство, мой дом, моя родина, мое надгробие. Скорее этот гарпун для форели пронзит потроха луны, чем я покину тот холм и город. Взываю к доброй сильной руке Белиноса и к жестокосердной Ригадуне, да разовьется твое пророчество и обмотается тебе вокруг шеи.
Он резко отвернулся. Странник опасливо пощупал шею, потом усмехнулся в бороду.
Дурандонду выпало спрашивать последним, поэтому теперь поднялся Орогот, протягивая флягу южного вина. Он встряхнул ее и, улыбаясь, подал провидцу.
— Оно только затуманит тебе зрение, — сказал он, — так что, пожалуй, я не стану задавать свой вопрос. Как и мой побратим Кайлум, я уже догадываюсь, каким будет ответ. Кстати, как пройти отсюда на запад? Я вполне могу сразу пуститься в путь.
Он засмеялся, дернув себя за усы — дерзкий жест, — и пошел назад по лощине с кривой усмешкой на обожженном солнцем лице. Выходя, он подмигнул Дурандонду.
Тогда встал пятый из отважных юнцов и поднял зеленый шерстяной плащ, принесенный в качестве дара. Странник бесстрастно смотрел на него. Дурандонд спросил:
— У тебя есть имя?
— Я очень стар. Давно живу. У меня много имен.
— Тропа, что огибает мир, сказал ты. Должно быть, до конца ее долго идти.
— Долго. А я прошел по ней много раз. Местами — особенно на севере — она мучительно тяжела. Я не люблю и никогда не любил холода. Иногда я уклоняюсь в сторону, чтобы побывать в интересных местах; иногда остаюсь в этих краях на поколение или более того. Все это помогает разогнать скуку. Я пришел из мира лесов и равнин, где охота, о какой ты можешь только мечтать, и где непостижимое твоему разуму волшебство, из многослойного мира, населенного духами и теми, кого ты назвал бы богами, в странных и дивных образах. Теперь эта Тропа невидима, но сброшенные мной жизни возвращаются туда. Однажды я вернусь ее навестить. Впрочем, земли, которыми я прохожу, с каждым кругом становятся интереснее. Старые жизни должны ждать, в то время как новые выходят из кузницы.
