В тот день будут давать «Травиату» с великой Неждановой. Но главная разница будет не в происходящем на сцене, а в публике, сидящей в зале. Никаких парадных туалетов, почти нет драгоценностей, ни единого черного фрака. Только несколько смокингов там и тут, словно образцы вышедшей из употребления формы. Я уже не учусь в Пажеском корпусе, который упразднен. После спектакля перед занавесом произносят политические речи. Один из выступающих – бородатый и не очень элегантный г-н Альбер Тома, представляющий Францию. Когда мои взгляды обращаются к императорской ложе, то среди призраков уничтоженной царской семьи я вижу реального человека, которого в какой-то момент вынесут на сцену и чья речь вызовет громкие крики одобрения. Это Керенский.
В конце июля 1914 года мы – матушка, сестра и я – находились в Вильгельмсхафе по причинам, связанным с состоянием здоровья матушки. Возле санатория, где мы жили, находились Кассельская крепость и одна из обычных резиденций кайзера. Иногда мы видели проезжавшего Вильгельма II, который всегда театрально приветствовал левой рукой мою матушку, с которой был знаком.
В первый день августа мы были удивлены большой активностью военных. Солдаты без перерыва пели «Deutschland über alles»[17], и назойливость германского гимна побудила мою сестру, тогда еще совсем юную, запеть, без всякого злого умысла, «Deutschland unter alles» («Германия ниже всего»). За этот свой подвиг она через два дня после объявления мобилизации попала в Кассельскую тюрьму. Я был препровожден туда вместе с ней как «подданный мужеского пола враждебной державы». Мне в то время было тринадцать лет, сестре – двенадцать. Несколько солдат, конвоировавшие нас и еще нескольких пленных того же рода, что и мы, сообщили, что мы являемся шпионами, и толпа осыпала нас руганью и проклятиями. У ворот тюрьмы она прорвала жидкий кордон солдат и попыталась нас линчевать. Одного старика ударили по голове палкой, раненый молодой человек обливался кровью; я был ранен ножом, но благодаря своему широкому пальто – легко. На наши крики из крепости выбежали солдаты, разогнали толпу и спасли нас. За нами закрылись ворота тюрьмы. Пять дней мы находились в одиночном заключении, подвергаясь ежедневным допросам. Отпустили нас неожиданно. В это время наша матушка предприняла ряд действий, доказывая необоснованность нашего ареста. Но мы не могли покинуть город. Банки конфисковали вклады подданных враждебных государств, а карманных средств для возвращения было недостаточно. Наконец друг моей семьи, г-н Моисей Гинсбург, прислал нам через Швецию необходимую сумму в марках, что позволило нам собраться в путь.
